Вечная сказка
Шрифт:
– Любовью? – изумился Лухан. Постояв, он несмело двинулся и подошел к инструменту. Закрыл глаза. – Сыграть любовью… да, это самое сильное, что я чувствую. Может ли любви быть достаточно много, чтобы её концентрация ощущалась физически?
– Давай узнаем, - опершись на крышку локтем, я подложила ладонь под щеку и наблюдала за Луханом. – Вслушайся в музыку и повторяй за ней, повторяй, заставляя клавиши играть.
– Я не знаю, как это можно… - складки наползли на его лоб. Он напрягся. Его ладони витали над роялем. – Я не могу найти точку опоры… не чувствую клавиш… - он недовольно открыл глаза. – Это напрасно! Всё впустую.
–
– Ты думаешь, что возродить музыку проще, чем прикосновение к тебе?
– А почему бы и нет? Музыка так же призрачна, как и ты. Если её не играть, то её нет. Она неосязаема, - посмотрев на меня и не переборов мой взгляд, Лухан вернулся к роялю и опять закрыл глаза. – Не пытайся коснуться клавиш. Представь их, представь струны, по которым ударяют молоточки внутри… представь ноты, заговори с помощью них.
– Ноты… - он провел рукой по черной глади, замолчал. Красивое лицо замерло, и на нем всё обездвижилось, кроме едва подергивающихся губ. – Та музыка игралась не на клавишах, но ноты я помню… такие лиричные, и в то же время жизнеутверждающие… такие нежные и щемящие, такие… как лебединый крик… пронизывающие…
…Звуки. Из моей головы, они вдруг вырвались наружу. Я сама почти сомкнула веки, погружаясь в голос Лухана, но вынуждена была растворить их от удивления. Музыка вернулась. Она вторглась из прошлого в данный вечер и заиграла, сначала слабо, потом сильнее, храбрясь и заявляя о себе. Я посмотрела на рояль. Мелодия шла от него. Лухан стоял с закрытыми глазами, держа руки над роялем. Уголки губ дрожали судорогой, складка между бровей пролегла глубже. Это делал он. Он! Он мог как-то дать знать о себе, я знала, я надеялась! Я верила…
Ничтожный рингтон моего мобильного прорезался гадкой какофонией в музыку любви и она оборвалась. Вздрогнув, Лухан распахнул взор. Я поспешила ответить на телефонный звонок.
– Где ты? Библиотека давно закрылась, у подруг тебя нет! – прокричал бас отца. Я загнанно обернулась к окну. Ночь. Черт возьми! – Что случилось? Где ты?
– Я иду! Иду, сейчас, скоро буду, - заторопилась я, подскакивая.
– Если тебя не будет в течение десяти минут!..
– Буду, буду! – прокричала я в ответ и положила трубку. Я обернулась к Лухану. На самом сладостном моменте, полном надежды, подкрепленной хоть чем-то, нас оборвали.
– Ты… это была правда? Музыка… я смог?
– Смог, - подошла к нему я, не став трогать пустую оболочку, чтобы не смазывать эффект открытия. – Я же говорила.
– Благодаря тебе… я смог, - воодушевленный, фонтанируя радостью, Лухан взвился вверх и опустился обратно. – Я буду тренироваться… всю ночь. Пока ты не придёшь. Я сыграю тебе ещё.
– Я вернусь, и дослушаю эту мелодию, - послав воздушный поцелуй, я поспешила на выход. Изобразив, что поймал его, Лухан прижал ладонь к своей щеке. Мой любимый печальный призрак, за твою улыбку я разорву основы мироздания и убью богов, а если их нет – то создам их, чтобы они исправили твою судьбу. Ты будешь счастлив.
Примечание к части *гучжен – щипковый музыкальный инструмент в Китае
** цитра – вид щипковых инструментов, к которому и относится
Часть 6
– Сегодня воскресенье, от учебы можно и отдохнуть, в библиотеке делать нечего, и если ты честно не скажешь, куда собралась, то я тебя никуда не выпущу, - сказал отец, встав посередине коридора. За спиной его недоступно манила дверь. Мне нужно было уйти. Как покурить курящему, как подышать дышащему. Необходимо. Иначе нельзя. Я так любила выходной, потому что мы могли весь день провести с Луханом вместе, столько, сколько не вышло ни в одной из всех тех жизней, которые вспомнились, но заново забывались под штрихами новой, нынешней, настоящей… но родители узнали, что подруга, с которой я якобы провела несколько вечеров, была в это время в другом месте – они встретили её в магазине, когда покупали овощи к ужину. Лимит доверия исчерпывался, и вот, начались допросы.
– Почему я не могу просто выйти и гулять по городу? – не решаясь взяться за рюкзак и закинуть его себе за плечи, смотрела я на папу. Закаченные в планшетник фильмы ждали своего просмотра. Я и Лухан, вдвоем, рядом, смеяться и плакать, глядя на режиссерские задумки и фантазии сценаристов, обсуждать актеров, которых он не знал до этого, показывая ему их.
– Что за глупое бродяжничество? Нечего ерундой маяться! Лучше побудь с родителями. Останься дома, - Если я скажу, что не могу – это будет подозрительно. Не хочу – выйдет новая ссора.
– Я хотела пойти в церковь, - вдруг промолвила я. Глаза отца расширились. Мать выглянула из кухни, слушая наш разговор, но до этого не решаясь присоединиться.
– В церковь? – замер папа.
– Да.
– Что ты там забыла? – Родители не были атеистами, и вполне соблюдали христианские установки, но, поскольку я никогда не замечалась за ярой приверженностью к этому всему, то моё желание вызвало нешуточное изумление.
– Мы проходили в школе историю христианства, - соврала я. – Мне стало интересно посмотреть на символику в церкви. Учитель говорит, что везде она своеобразная, и в каждой скрытый смысл, - родители переглянулись. Они были сильно удивлены моим новым интересом. Почему мы с ними так далеки в понимании друг друга? Я и подумать не могу о том, чтобы поведать о своём истинном интересе, в квартале неподалеку отсюда.
– Я могла бы пойти с тобой, - всё ещё недоверчиво промолвила мама.
– Хорошо, - не показывая истинных чувств, кивнула я и подняла рюкзак. Отводя взгляд, я обошла замолчавшего отца и обернулась к матери, вытиравшей руки кухонным полотенцем, поторопив её: – Идём.
Так как я обещала Лухану поговорить со священником, то восприняла вынужденные меры знаком судьбы. Совмещу прикрытие и алиби с полезным. Мама села на скамью, то и дело поглядывая на меня, а я ходила вдоль стен, якобы изучая архитектуру и её детали, заглядываясь на статуи католических святых, на надписи латынью. Но в голове у меня ничего не откладывалось, я размышляла о том, что делать дальше, если отец постоянно будет требовать отчета о выходах из дома. У алтаря шла служба, своей похоронной монотонностью не вселявшая в меня надежд и оптимизма. Устав бродить по теневым закоулкам и поняв, что в домовой часовне заброшенного особняка куда лучше себя чувствовала, я подсела к матери, дослушивая хорал и его псалмы. Как там Лухан? Не волнуется ли излишне? Не потерял меня? Должно быть, он в растерянности, куда я подевалась. Я даже позвонить ему не могу, и заводить ему телефон бессмысленно, ведь он и на звонок ответить не сможет. Что за кошмар…