Вечность во временное пользование
Шрифт:
– Да, полным именем.
– Как торжественно. Не «Бекки»?
– Ребекка.
– И Ривочкой, скажешь, не звали?
– Отстань.
– И «Бек»?
– Нет!
– И «Рика» нет?
– Отстань.
– Ладно. Тогда я отныне буду звать тебя… БЕКС!
– Беке?
– Да, Беке.
– Это как Порги и Бесс?
– Ну ты ещё скажи, как Бонни и Клайд. Нет, конечно. Это как виски и секс… Чёрт, оговорился – то есть Беке, конечно!
Она улыбнулась, покуривая и поглядывая на него через голое плечо.
– Ну
Но имя прижилось.
Когда люди влюбляются друг в друга, они не могут наговориться. Абсолютные глупости, раздражающие или вовсе неприемлемые в исполнении любого другого персонажа, в устах счастливо обретённого нового возлюбленного представляются милыми, остроумными, едва ли не гениально проницательными. Неизвестно же, из чего на самом деле состоит сексуальная энергия, достаточная, чтобы завести роман: сколько в ней внесексуального, до-, над- и помимо-сексуального, а сколько чисто физического желания?
Однажды в особенно жаркий день, когда о еде даже думать было невозможно и они провалялись целый день сначала в постели, потом на мокром от их тел после купания деревянном пирсе, потом возились в волнах на берегу, – и лишь открыв вечернюю бутылку вина и добавив льда из пустого холодильника, опомнились, что из еды вообще ничего не осталось, а подниматься в деревню теперь бессмысленно, совсем уже поздно: и лавочки, и кухня ресторана уже закрыты. Когда Виски – впрочем, почти сразу – стал причитать, что сейчас в ночной темноте пойдёт собирать дикую ежевику на скалы, не умирать же от голода, Беке иронично посмотрела на него и велела растопить печку:
– Небольшой компактный огонёк.
– А ты куда? – завопил он, наблюдая, как она уверенно набирает по дому какие-то для него никак между собой не связанные предметы, и выходит в темноту за дверь.
Он выскочил за ней и смотрел, как она быстро столкнула лодку в воду, запрыгнула в неё и несколькими точными движениями вырулила за пирс в открытую чашу их бухты. В стрекочущей цикадами тишине он слышал звук короткого весла по воде и впервые подумал, что ведь совсем ничего о ней не знает. Кроме того, что он её хочет. Ироничная. Из тех, кто зря сквозняк не подогревает, включается, когда надо. Ей нравятся его шутки, в том числе идиотские. Нравится секс с ним… Всё это вещи немаловажные – то есть даже, можно сказать, главные. Но всё же за эти несколько дней полной принадлежности друг другу он мог бы и узнать о ней хоть что-то, кроме того, что никто никогда не звал её иначе, нежели полным именем.
Вдруг Виски увидел, как на лодке зажёгся яркий свет. С этой секунды он завороженно наблюдал за длинным силуэтом, подсвеченным снизу, облитым светом звёзд сверху и окружённый светом, отражаемым водой, как если бы смотрел на мираж или в громадный, выше их скал и шире моря, монитор: отстранённая, неясная ему, дивная картина происходила у него перед глазами.
Что она там колдовала? Вот
Но он, конечно, остался. Вдруг новый звук – плеск и удар о лодку!
– Есть! – крикнула Беке.
– Что есть? – отозвался Виски.
– Ужин тебе, капризный старикашка!
Боже, ну не идиот ли? Это же ночная рыбалка!
– Чего поймала? – крикнул он.
– Тихо! – шикнула она.
Снова этот жест «уходи». И снова плеск и удар… Поймав третью, Беке крикнула:
– Две тебе хватит?
– А кого ты выловила на этот раз?
– Сардинки!
– Маленькие?
– Ну, не хочу никого обижать, но побольше…
– Ладно-ладно, – засмеялся он. – Мне хватит! Плыви домой!
Она причалила лодку к пирсу и протянула мощный фонарь, выхватив из тьмы его изумлённое лицо с сощуренными от яркости глазами.
– Вот это да! – ставя слепящий цилиндр днищем на пирс и принимая скользкую рыбу, изумился он. – Фонарь! А удочки откуда?
– Они всегда здесь лежат, в этой лодке. Упустишь рыбу – руками будешь сам ловить.
– Надо же…
Шагая за ней к горящему двумя окошками дому, он оглянулся: море, небо, звёзды…
Но для него эта классическая картина теперь навсегда стала неполной.
– Огонь так и не развёл!
– Ну любовался, чего уж там…
Виски захватил свой бокал и теперь с удовольствием наблюдал, как в квадрате света от окна, блестящим ножом она ловко чистит и потрошит отсвечивающие амальгамой рыбины, и неподвижный квадрат этого света произвольно, согласно её быстрым движениям, выхватывает из темноты то её лицо, то руку со вспоротой сардиной, то часть ноги.
Оставив кишки и пузыри прямо в сухой траве («за ночь кто-нибудь сожрёт»), она отодвинула его бедром и наклонилась к какому-то кустику.
– А это что?
– Приправа. Иди разведи огонь, иначе не заработаешь свой ужин.
Присев у каменного очага, он стал складывать щепочки и деревяшки, размахивать для этого валявшимся рядом огромным грубым кожаным веером, не забывая прихлёбывать винцо и скоро вместе с подсевшей к нему Беке они уже ждали, когда прогорят дрова, три сардины тоже ожидали углей на решётке.
– Ну, расскажи.
– Спрашивай, – поцеловала она его. – Подожди, я же нашла банку оливок и пакетик орехов. Сейчас.
– Мне всё это напомнило, как мы с хозяином этого самого дома в детстве украли гуся, кое-как ощипали его, попытались зажарить на костре и употребили практически сырым! – крикнул он.
– Жизнь заставила? – отозвалась Беке, возвращаясь.
– Ага. Были в детском лагере для трудных скаутов: скудная еда и грубая работа.
– А, да? Ты у родителей один?
– У меня были две сестры от первого маминого мужа.
– Расскажи о них.
– Нет уж, я всю неделю только и рассказывал, теперь твоя очередь. Откуда такие навыки – ночная рыбалка?