Вечность во временное пользование
Шрифт:
Он умоляюще посмотрел на мистера Хинча.
– Вы понимаете, о чём я говорю?
– Ну тут ничего сложного. – Тот нахохлился.
– Ну вот и всё. Вся история. Провинциал с претензиями. И при этом абсолютно не Растиньяк. Никаких «кто победит»: заранее сдаюсь такому сопернику, как Париж. – Он задумчиво улыбнулся. – Все мои мечты – приехать к вам и умолить взять меня мальчиком на побегушках, подмастерьем, опрыскивателем цветов, на любые грязные работы, что угодно – лишь бы мне понять, как оказаться и жить внутри красоты. – Заметив, что Хинч с досадой нахмурился, он отпрянул от буфета, выставив длиннопалые узкие ладони перед собой:
– Нет! Нет, не отказывайте мне! Вы же так много работаете!
– Откуда ты знаешь про чай? – прорычал поражённый Хинч.
– Я подписан на ваш блог, фейсбук, пинтерест, тамб лер и инстаграм! Если вы сами их ведёте, я могу помогать – я всё про компьютер понимаю! – Он едва не плакал, и Доминик предупреждающе поднял мясистую ладонь.
Хинч впервые воззрился на парня с интересом неностальгического свойства, будто пытаясь представить его в повседневной непосредственной близости от себя…
И тут Жан-Люк сделал шаг к нему и жест, самый неправильный и самый неправильно понятый в его жизни. Он откинул полы пиджака и задрал шёлковую майку над мускулистым животом: над низко, на бёдрах висящими штанами, дугой от одной косточки до другой крупным каллиграфическим шрифтом была набита татуировка «LA FLEUR MYSTIQUE».
Пораженный, перепуганный до глубины души Доминик отпрянул от нечаянного гостя. Он словно прозрел: сидит тут в цветочках, как Оскар Уйалд перед арестом, пока его соблазняет вертлявый красавчик Бози, прикинувшийся поэтичным и – о-ля-ля, мезонин с жёлтыми окнами! «Баллады Редингской тюрьмы» не хочешь? Слушает тут его сказки, как будто сам он налакался шампанского, а не этот боди-сёрфер!
Очень спокойным голосом он произнёс:
– Вам это кажется остроумным? Уходите.
– Но мистер Хинч!..
– Вон.
С сожалением, исказившим его черты, Жан-Люк впился взглядом в непроницаемое лицо Хинча. Не увидев там ничего, за что можно было бы удержаться, прежде чем бесславно окончится мечта и план всей его прежней жизни, он беспомощно оглянулся на своих горгулью и монаха.
– Прощайте.
Хинч кивнул.
– Простите.
Хинч кивнул.
Он хотел сказать что-то ещё, но мистер Доминик сорвался с места и распахнул перед ним дверь. Звякнул колокольчик. Упало сердце бородатого восьмилетки.
Протиснувшись в двери мимо глыбы напряжённо удерживающего тяжёлую дверь Хинча, он прошептал:
– Вы меня не так поняли, – и вышел в зной улицы.
Мистер Хинч увидел, как он бросил на свой столик в кафе скомканную купюру.
Очень хорошо. Значит, Жану можно будет не платить.
Глава 3
Старость – это когда твой еженедельник на годы вперёд расписан совершенно одинаково, а любое на рушение заведённого порядка может означать только сбой системы. Мадам Виго, миниатюрная дама семидесяти с лишним лет, научилась радоваться ежедневному ритуалу следующих друг за другом маленьких событий, как радуются дети ежевечернему повторению одной и той же сказки, которую они уже знают и которую можно не бояться.
Около семи утра щупленькая пакистанская женщина из химчистки внизу в несколько заходов со страшным скрежетом поднимает железные жалюзи. Плотные шторы сохраняют в комнате полную тьму, и мадам Виго может прежде, чем разомкнуть глаза, представить себе, что на самом деле это опускается от её башни железный мост через ров – мир готов к выходу принцессы.
Очень важно начать день со стакана воды: вот он, на столике. Дёрнув за шнурок, можно прямо из постели зашторить или раскрыть окно и
Легко проглажен ветхий крепдешин, бывает такое, что вцепишься в какой-нибудь платочек или одну и ту же блузу и не можешь расстаться с ними, как будто они – главное условие твоего благополучия.
Далее будут некрепкий кофе с утренним круассаном, который в пакетике на ручке её двери оставила соседка, в шесть утра выгуливающая свою собаку.
Туалет, наряд, выход. День начинается.
Кем только не был воспет выход в этот город! Стоит лишь шагнуть на его улицы, бесцельно или для чего-то, и он словно берёт тебя под руку, всегда пленительно обаятельный, всегда как будто немного хмельной, всегда прекрасный – и без устали сопровождает тебя.
Оказавшись в Париже немногим больше двадцати лет от роду, она пользовалась любой возможностью вышагивать по этим улицам. Ничего пока не понимая в устройстве города («Ну, он такой… как улитка», – объяснила ей родственница, у которой она жила, и ловко подцепила двузубой вилкой тельце глубоко спрятавшегося в спирали раковины моллюска), она с радостью теряла дорогу, виляла в неправильные подворотни и улочки, неожиданно оказывалась далеко впереди того адреса, куда направлялась, могла уйти утром и вернуться вечером, а ломкая, огромная, как ковёр-самолёт, бумажная карта стала её верным спутником. Не страшно теряться, когда всегда можно вскочить на открытую платформу автобуса и с ветерком доехать до хорошо знакомого места!
Жена одного мужа, человек старой формации, мадам Виго постеснялась бы эротизировать свои первые блуждания по не понятному ей Парижу и уподоблять их первым занятиям любовью с новым возлюбленным: ещё непонятно, как это будет, непривычны движения, где нога, где рука, глаза не видят, а слушает рот, – всё впервые, и одно это держит в страшном и радостном напряжении.
Но со временем, встретив мсье Виго, полюбив его всей душой и доверившись ему каждым своим днём и каждой ночью, когда они, уже немолодой парой, некоторое время брали уроки танго, она как раз часто, путаясь в разучиваемых движениях радостной насмешливой милонги, вспоминала именно свои первые блуждания по незнакомому городу: базовый шаг, завиток, перенос и пауза, вторжение на территорию парт нёрши, ха-ха-ха, о, сколько их было, кручение и многочисленные перекрещивания едва ли не на каждом перекрёстке, прогулка поступательным шажком, цепочка шагов! И множество плутовских обманок и поддразниваний, когда партнёр в танце поманил даму, а сам пошёл в другую сторону! Как же это называлось?.. Amague! Но больше всего им с Антуаном нравилась карусель: шаги партнёра вокруг дамы, но иногда и наоборот. В это мгновение они всегда, когда никто не видел, изображали кинематографическую страсть: закусить нижнюю губу, сощурить глаза и быстро поцеловаться. Ох и смеялись же они…
На самом деле им нравилась самая первая и самая главная позиция в паре: просто объятие. Дальше можно было танцевать, а можно и нет.
Всякое бывало.
Теперь она, конечно, знала город – как и положено чете, отметившей золотую свадьбу. Давно уже прежде выносливые лёгкие ноги мадам Виго не могли стремительно, как яхту на хорошей скорости, нести её по руслам этих улиц. Несколько своих всё ещё посильных ей маршрутов по району она проходила торжественно, медленно: полиартрит требовал к себе уважительного отношения.