Вечные ценности
Шрифт:
Вера – опора человеку и в геенне огненной.
Особенно если это истовая мощная вера, такая, какая была в древности. Именно оттуда, наверное, пришел к нам Символ веры:
«Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым.
И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша.
Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася.
Распятаго
И воскресшаго в третий день, по Писанием.
И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца.
И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки.
Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь».
С такой верой можно и в огонь. Вот три отрока вместе с пророком Даниилом и вошли в огненную печь.
А первые христиане, без страха выходившие на арену римского Колизея навстречу диким зверям, умиравшие с пением на устах…
А первые апостолы… Когда Петр стал тонуть, Христос сказал ему: «Ты усомнился, маловерный!» То есть потому тонешь, что усомнился… Вера в данном случае была твердью…
А старообрядцы, которые после раскола заживо сжигали себя в деревянных церквях целыми общинами – уходили в огонь, в Свет.
Та же боярыня Морозова эту старообрядческую веру своим жизненным упорством и, можно сказать, подвигом превратила в символ стойкости и верности. Сколько людей, ее современников, заглушили в себе голос протеста и стали креститься тремя перстами и читать православные книги, написанные по-новому. И ей говорили, увещевали ее многократно: «Ну смирись, ну что тебе стоит, прояви послушание и покорность, крестись троеперстием!» Нет. Не смирилась. Не отказалась от старой веры, которую впитывала с молоком матери. Что это, упрямство или высший взлет человеческого духа, трамплином к которому стала вера?
А тот же протопоп Аввакум (1620–1682), который ради старой веры, старых канонов, старых книг и двоеперстия не побоялся перечить царю и патриарху и пошел на костер… Да и сам костер он, вдохновленный верой, не считал пыткой или казнью, но радостью, освобождением души: «А в огне том здесь небольшое время терпеть, – аки оком мигнуть, так и душа выскочит. Боишься пещи той? Дерзай, плюнь на нее, не бойся! До пещи той страх; а егда в нее вошел, тогда и забыл вся. Егда же загорится, а ты увидишь Христа и ангельские силы с Ним, емлют душу ту от телес, да и приносят ко Христу: а Он, надежа, благославляет и силу ей дает божественную. Но уже к тому бывает, но яко восперенна, туды же со ангелы летает, равно яко птичка попархивает, – рада, из темницы той вылетела…»
А православные священники в сталинских концлагерях, кротко сносившие все издевательства над собой, укреплявшие себя мыслью, что и среди тьмы должен быть Свет, так от кого же, как не от них? И каждая мука для них – новая точка опоры. Вот что значит вера!
Атеисты скажут, что вера –
И тогда вера – уже не только духовное явление, акт воли или чувство. Это уже и физическое явление, материальная сила, это механизм привлечения Света. Ведь сам человек – своего рода атомная станция, чувствительный и мощный приемник и передатчик любых сил и любых энергий. Может идти к нам Свет, а может и тьма. А переключают диапазон приема наша мысль, желание, настрой. Стоит только сказать нам: «Господи, помоги!» – и все светлые духовные силы, невидимые, но мощные, устремляются к тебе.
Человек сорвался в пропасть, но не упал, уцепившись за тоненькую веточку какого-то растения. Потом неверующие приходили на это место, смотрели, повесили на веточку груз в полкилограмма, она оборвалась. «Не могла, – говорят они, – удерживать она человека весом в семьдесят кило. Не могла – и все тут. Врет он». И не могут понять, что когда сказал человек «Господи, помоги!», тут веточка и стала стальным канатом, способным выдержать и в сто раз больший вес. А надобность исчезла, спасся человек, – и веточка стала обычной веточкой, такой, какой была.
Есть масса людей верящих во что-то, но не верующих. Вот герои гоголевских «Мертвых душ», верящие каждый во что-то свое. И у каждого своя правда, свои аргументы. Не примитивные, но основанные на воспитании, на знаниях, на собственном опыте. У Гоголя в «Мертвых душах» собрана целая коллекция вер, забавных, но искренних и истовых.
У Манилова вера – это наивность и приятность. Он верит, что все люди – хорошие. А еще он верит в будущее, в свои мечты. Он говорит жене: «А из Москвы к нам, дорогая, будет проложен мост. И мы по нему будем ходить, гулять. Правда, дорогая?» – «Да, дорогой». Они оба искренне верят. Или о людях он говорит с восхищением и только хорошее: «Обаятельнейший человек, милейший человек». И ты его не столкнешь.
Как и Собакевича, искренне считающего всех мошенниками, то есть людьми, которые легко меняют свое мнение, если это выгодно. В этом его вера. А противопоставляет этой изменчивости он то, что прочно и не меняется, что может служить опорой: здоровую еду, прочные вещи, прочные мысли. И его тоже с его прочного мировоззрения не сдвинешь.
Плюшкин тоже верит в нечто прочное. Но эту прочность он видит в незыблемости только вещей и их абсолютной ценности, поэтому собирает все, что увидит, даже выброшенное на помойку. Пусть у других вещи обесцениваются, у него нет: ведь они есть, значит, никуда не денутся. Гниют, разрушаются? Так это уже не его вина, это естественные процессы. А он все сохраняет и бережет.