Вечные всадники
Шрифт:
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
…Кривой пришел к себе домой поздно ночью и торжествующе бросил на стол узел, который зазвенел. Жена алчно бросилась к узлу, но тот грубо оттолкнул ее и начал вытаскивать из мешковины горсть за горстью золотые вещи: коронки, браслеты, серьги, медальончики, кольца. У жены разгорелись глаза, она щупала, пробовала на зуб каждую вещь, бормотала в восхищении:
– Откуда нам привалило такое счастье? Где добыл?
– «Откуда, откуда»! Оттуда! Комендант нас на подмогу нашим посылал в Пятигорск. Там пришлось немножко прижать этих
Кривой хвастливо рассказал, как ловко он эти драгоценности прятал от паршивых фрицев: то в сапоге, то в газырнике, то за щеками.
– Не думай, что добро это я тебе отдам! – закончил он и начал жадно сгребать золото почему-то в карманы. – Добьем Советскую власть, и я на это золото построю в городе мануфактурную фабрику, поставлю дом не хуже дворца. Вот тогда и заживем, баба! А пока… Если пикнешь, проболтнешься кому – читай молитву! Стяни-ка мне второй сапог. Поживее, дура! Чего ты там к окну прилипла?
– Горим! Наши скирды на огороде запылали! – вскрикнула жена и от страха осела на пол.
Кривой, поспешно натягивая сапог, зарычал:
– Это соседи! Позавидовали, сволочи, что у меня пять коров и сотня овец… Куда я сунул пистолет?
Кривой ринулся на огород, освещаемый огнем скирды, как заревом. Ослепленный пламенем. Кривой с пистолетом обежал огонь и метнулся к еще целой скирде, крича наугад:
– Стой! Иначе пуля вдого…
Он не успел договорить слово «вдогонку», захлебнулся в крике: чьи-то цепкие руки вцепились сзади в горло, впихнули в рот тряпку, накинули на голову мешок.
Кривого повалили, связали ему ноги и, подтащив к плетню, перекинули через него. Там его, как хурджун [25] , подняли и положили поперек седла. Все делалось беззвучно и быстро.
Кто-то вскочил на круп лошади, и Кривой почувствовал, как конь помчался галопом. «Туган!» – похолодел Кривой от ужаса. Только у Тугана мог быть во всем Аламате такой бешеный аллюр.
Топот копыт приглушился. Кривой понял, что они скачут теперь по лесу.
Конь остановился. Кривого лихорадило.
[25]Хурджун – переметная сума
Ни голоса, ни звука… Неужели ушли? Сквозь мешок ничего не видно. Он начал кататься по земле и охнул от боли: впились в тело золотые вещи, рассованные по карманам.
«Золото! Со мной! – обожгла его надежда. – О аллах, ты спас меня. Откуплюсь!»
Его куда-то поволокли, как мешок с початками. Подняли, прижали спиной к дереву, привязали к нему сначала за кривую талию, потом за плечи и щиколотки.
Сняли мешок с головы. Вынули изо рта кляп.
Солтан зажег спичку, чтобы предатель мог видеть лица тех, кто свершит сейчас правосудие.
– Щенки…— прошипел Кривой. – Что это за шутки? А ну, развяжите!
– Тихо…— сказал Солтан. – Мы тебя судим, полицая!
– Кто это – вы? – удивился Кривой, глядя на ребят.
– Отряд мстителей. Отряд «Вечный всадник»! Мы тебя судим за то, что ты предал Родину и пошел прислуживать к фашистам! За то, что ты надругался над своими земляками! Говори свое последнее слово, если тебе есть что сказать…
– Голодранцы! Босяки! – зарычал Кривой. – Если с моей головы хоть один волос… Да я вас…
– Мы думали, что ты раскаешься хоть перед смертью…— произнес Хасан жестко.
– Приговор привести в исполнение! – суровым, размеренным голосом приказал Солтан.
– Стойте! Стойте!
– трясущимися губами сказал Кривой. – У меня в карманах… Все отдаю вам! Развяжите… Я сам! Я сам достану сколько надо…
Шайтан подскочил, вывернул ему карманы. В траву, позвякивая, посыпалось что-то не видное в темноте.
– Какие-то железки, – объяснил Шайтан друзьям.
– Дурак! – гневно закричал Кривой. – Это не железки, а золото. Чистое золото. Все – вам… Разбогатеете! А мне – жизнь. Только жизнь…
– «Золото» … Это и есть твое последнее слово. Кривой? – с презрением сказал Солтан и распорядился: – Готовьте его.
Ему снова заткнули рот, отвязали от дерева. И подвели к самому краю Белой скалы.
Дна пропасти с его кинжалообразными камнями не было во тьме видно…
…В эту же ночь в Аламате произошло происшествие, к которому юные мстители не имели отношения. Арестованных жен офицеров Красной Армии, а с ними и Марзий, освободили партизаны, перебив охрану. Всех этих женщин, которых ждала мрачная судьба, партизаны увели с собой.
Что случилось, то случилось. К добру! В Аламате ломали голову над другим: как стало известно партизанам столь быстро, что фашисты арестовали женщин? И еще: после налета кто-то из полицаев проболтнулся родственникам, что женщин собирались отправлять в городскую тюрьму тайком, среди ночи, в три часа утра.
Но за час до этого и нагрянули партизаны! Значит, есть у них свой человек даже в самой комендатуре…
***
После «партизанской ночи» в Аламате количество фашистских солдат при комендатуре увеличилось. Комендант и Сушеный бок, еле уцелевшие в ту ночь, да еще встревоженные таинственным исчезновением Кривой талии и непонятным пожаром в его дворе, озверели вконец. Беспрестанно шли в дворах повальные обыски. Запрещалось выходить со двора после шести часов вечера. Отлучаться из аула даже на похороны можно было лишь по разрешению. Комендатуру оцепили колючей проволокой и расставили там пулеметы.
Говорили, что карательные отряды из города будут прочесывать все леса в округе в поисках партизан, причем с собаками-ищейками.
…Шайтан уже встал, когда мать вошла с охапкой дров.
– Зима нагрянула, сынок! Каково же там, на войне, нашим?
Шайтан оделся, наскоро поел и выскочил из дому. Снег шел мягкий, большими хлопьями. Весь Аламат был одет в белое.
На улице ни души, ни звука. «Как оживал Аламат при первом снеге! – вспомнил он. – Катались на санях, играли в снежки, даже взрослые не удерживались!»