Вечный путник
Шрифт:
— Тогда зачем ты работаешь, если работа так тебя угнетает?
Я не знала, что на это ответить. Ради денег? Увы, платили слишком мало, чтобы я могла думать, будто эта работа меня обогащает. Сказать правду, что меня погнали на работу родители, грозя, в случае моего отказа, вышвырнуть меня из дома, было стыдно. Поэтому я молча смотрела на Игоря. Поняв, что мне нечего сказать, он улыбнулся и покачал головой. От этого мне стало еще хуже. Внезапно я стала человеком, который не может быть хозяином своей судьбы, и более того — человеком, который и не собирается что-то с этим делать. В ту минуту мне стало невыносимо тяжело быть собой.
Наконец Игорь стал прощаться с нами.
—
— Никогда, — быстро ответил Игорь и укатил.
После этой встречи остались неприятный осадок в душе и непрошеная мысль о том, что чем дальше, тем хуже придется всем нам.
И все же, несмотря на беспокойство о будущем и печаль о настоящем, которые закрались мне в сердце после разговора с Игорем, я испытывала небольшую радость оттого, что такие люди все-таки есть. Это утешало.
Утешало также и то, что похожие взгляды разделяли люди, намного старше нас. В основном, это были старики, которые зарабатывали себе на жизнь тем, что играли на музыкальных инструментах в парках и сквериках. Понятно, что для большинства людей они — всего лишь отребье, клянчущее жалкие копейки, но для многих из нас они были примером того, что, несмотря на всю невыносимую тяжесть, жизнь можно любить так же, как и в двадцать лет.
— Неприятно, когда тебе говорят, что надо идти работать, — говорил нам один старик с флейтой, — даже молодые парни — нет-нет да и упрекнут. Один такой недавно подошел, стал говорить, мол, лучше бы делом каким занялся, а какое в мои годы дело? Я так батрачил в молодости, что теперь могу себе позволить отдых. Вот я и сказал парню: «Недалеко от парка есть рынок, пойдем-ка потаскаем вместе мешки с овощами, как это делал я в твои годы», — он тут же замялся, махнул рукой и ушел. Или вот солдат молодой — тоже пристал, говорит, иди, дед, работать. А я его спрашиваю: «Вот когда полк маршировать идет, кто во главе его? Конечно же, оркестр — барабаны и флейты. Иначе как боевой дух поднимать?». Я разве кому плохо делаю? Да и не мешаю вроде тоже. Ведь игра — это такой же труд, как и все остальное. Жаль, что не все люди это понимают.
Последнюю фразу старик говорил вовсе не с грустью, а так, будто привык к этой очевидной истине и относился к ней, как к чему-то само собой разумеющемуся. Не согласиться с ним было трудно.
Честный человек
Если зарабатывание денег игрой на флейте было в некоторой степени даже благородным, то откровенное назойливое попрошайничество меня раздражало. Правда, попрошайки были в основном безобидны. С одним таким мне удалось познакомиться на Площади. Он подошел просить мелочь, и Марат, сперва недоуменно взглянув на него, вдруг просветлел.
— А! Это ты, дружочек! — воскликнул он радостно и, повернувшись к ребятам, которые были поблизости, представил незнакомца:
— Это мой друг детства. Мы раньше вместе вот так ходили. Смотрю, ты и сейчас этим занимаешься? — обратился он к другу. Друг только пожал плечами, потупив хитрые глазки и бестолково улыбаясь. Внешне он чем-то походил на общипанного куренка — кожа на шее и лице была розовой, светлые волосы коротко-коротко стрижены, черты лица маленькие, нос заостренный. И только огонек в его глазах выдавал в нем что-то лисье. Движения его небольшого щуплого тела были нервными и напряженными. Он без конца то переминался с ноги на ногу, то легонько пошатывался, держа при этом руки в карманах.
— Ну что? — спросил у него Марат. — Много сегодня собрал?
Дружочек с хитрыми глазками заулыбался и ответил:
— Да, в общем, неплохо. Я был сегодня в Москва-Сити. Один мужик дал мне пять косых и спросил, не нужно ли еще? Но мне стыдно стало, я ответил, что мне хватит.
Все, кто слышал его слова, тут же рассмеялись. Марат сказал:
— Вот как! Так ты, значит, у нас скромник!
— Ну ведь я не совсем еще совесть потерял, — отвечал этот Скромный Проситель, все так же улыбаясь.
Разговор всех заинтересовал. Кто-то спросил, сколько можно насобирать за день.
— Ну… обычно в день я собираю где-то десять-пятнадцать штук, — не без самодовольства отвечал Скромный Проситель.
Не исключено, что он врал. Мог, скорее всего, и подворовывать, но не буду все-таки строить необоснованные догадки.
Снова задавали вопросы, а один мальчишка, не старше пятнадцати лет, вдруг сказал, ни к кому в частности не обращаясь:
— Не одобряю я это. А как же учеба? Работа? Ведь люди должны работать. Всем нужно чем-то заниматься в этой жизни.
Марат несколько секунд пристально смотрел на мальчишку, а потом засмеялся громко и неудержимо:
— Ну ты и сказал! Вы слышали? Работать! Да не нужно это все! Это — пыль! — и, указав на меня, Марат добавил: — Вот она понимает. Она знает, о чем я. Не нужно нам тлеть на этих поганых работах, друг! Только творчество и развитый дух! Стремись к тому, что нравится тебе. Остальное все к черту.
Но мальчишка не унимался:
— Да все равно нельзя без дела. Без цели. Вот у него, — он указал на Скромного Просителя, — у него какие цели?
Марат обернулся к своему другу:
— Что ты хочешь от этой жизни? — смеясь, спросил он.
— У меня почти все есть, — улыбаясь, отвечал тот, — разве что компьютер новый не помешал бы. Вот накоплю и куплю, еще немного осталось.
— Видишь? — радостно обратился Марат к мальчишке. — Человек счастлив!
Все время, пока шел разговор, я смотрела на этого маленького человека с лисьими глазками и думала, какие мысли роятся в его голове. Вот он стоит такой довольный жизнью, и ничего-то ему не надо, кроме некоторых материальных благ, которые могли бы скрасить его праздное существование. С Маратом я была согласна лишь отчасти: мучить себя на ненавистных работах просто смертный грех, если есть желание, а тем более возможность заниматься чем-то, ради чего хочется просыпаться по утрам. Если кому-то безделье приносит радость, что ж, пускай. Только сложно назвать такую жизнь настоящей. Слишком она пуста.
Скромный Проситель собрался было уходить, но тут Марат остановил его:
— Слушай! Пока ты не ушел, давай обменяемся контактами. Я тут решил: а может, нам вместе заняться этим делом? Я как в детстве стрелял, так и все. Больше эти не занимался. Что думаешь, а?
— Можно и так, — с неизменной улыбкой ответил Проситель.
Я очень надеялась, что Марат шутит. Его приятель был как будто создан для подобных дел — об этом говорил и весь его вид, и поведение, и голос, — Марат же был слишком независим и прямодушен, чтобы ходить с протянутой рукой и клянчить мелочь у прохожих. Мне кажется, если бы их вылазка и правда состоялась, Марат тут же нарвался на неприятности, такой у него характер. Я не к тому, что он грубый и вспыльчивый. Совсем нет. Просто для такого дела нужно уметь быть покладистым и благодарным, даже немного кланяться перед теми, кто отдает свои кровно заработанные гроши бедолаге-неудачнику с улицы, — это способствует расположению покровителя, и тогда деньги отдаются с большей охотой, как если бы это была благотворительность, за которую воздастся в раю. Но в том-то и дело, что Марат так не умел. Ему было проще задолжать всем на свете, чем днями ходить по городу и клянчить для себя копейку-другую.