Вечный путник
Шрифт:
Теперь точно так же я гналась за Маратом, который живет и думает быстрее, чем я когда-либо могла или смогу. Он никогда не делает остановок, все летит и летит куда ему вздумается, а я, подражая ему, лечу следом, хотя знаю, что так и буду тащиться в хвосте всю жизнь. Знаю и то, что пройдет совсем немного времени и я потеряю Марата из виду насовсем. В этом они с братом похожи.
Наверное, поэтому мне хотелось, чтобы фильм получился, ведь память недолговечна, а чувства — непостоянны. Чтобы хоть немного ухватиться за то, что почти утеряно, мы с Маратом слонялись по старым дворам и переулкам, которые непонятно как смогли остаться почти такими
Как-то в начале мая, еще до полудня, мы с Маратом отправились на велотрек, который на Холмах. Так как холода ушли еще не насовсем, людей, к счастью, было немного. Мы сидели на вершине одного из холмов и вдруг услышали шум. Вверх по холму полз транспорт, по звуку напоминавший трактор. Наконец он вырулил к нам, на вершину, и нашим глазам предстало нелепое чудо.
Как описать это неуклюжее сооружение на колесах? Спереди оно напоминало кабину трактора, но поменьше и без боковых дверей, сзади к нему на небольшом расстоянии было прицеплено сидение, что-то среднее между стулом и креслом, а к этому сидению крепилась тележка, в которую сгружали всякий мусор. Не знаю, почему, но вид этой колымаги вызвал у нас восторги. С разрешения мусорщиков я забралась в кабину, с любопытством разглядела все рычаги, легонько покрутила руль-баранку и оперлась на спинку сидения, обтянутого леопардовой тканью. Признаться честно, это было самое удобное сидение из всех, какие мне попадались.
Возможно, это все глупости, и нет в этом ничего интересного, но в тот миг мы были как дети, которые, играя во дворе, нашли чью-то потерянную игрушку — поломанную и грязную. Несмотря на эти недостатки, новоприобретенная игрушка вмиг стала интереснее других игрушек, красивых и новых. И все из-за того, что у нее была история, которую нельзя было узнать.
Закончив со всеми делами, мусорщики завели свой транспорт, который, довольно урча, стал медленно съезжать с холма.
Тут Марат спохватился:
— Нужно разузнать, по каким дням они здесь бывают. Мы такого больше нигде не увидим!
Не спеша мы спустились на велотрек, где увидели наших друзей, снова занятых делом.
— Родной! — крикнул Марат мусорщику, который стоял ближе к нам. Тот обернулся и посмотрел на Марата как-то настороженно, словно боялся услышать то, что скажет Марат. Подошел второй мусорщик, и тогда Марат обратился к ним двоим:
— Мы тут фильм снимаем, про жизнь в Крылатском. Вы бы со своей машиной здорово в него вписались. Когда вы здесь еще будете?
Мусорщики переглянулись. После небольшой заминки тот, что постарше, все же ответил:
— Кино так кино. Мы, друг, тут каждый день.
Взяв на заметку его слова, мы поблагодарили мусорщиков и ушли восвояси.
Да, в этом весь Марат. Многие его знакомые любили его именно за эту страсть к чудному, нелепому и диковинному. Это мне тоже нравилось в Марате, тем более что он, не силясь искать все это чудное, нелепое и диковинное, все-таки постоянно с ним сталкивался. Будучи сам диким и чудаковатым Марат притягивал к себе таких же безумцев, и они тут же становились его друзьями, порой понимавшими его не хуже самых близких людей.
Одним из этих друзей, с которым мне довелось познакомиться, оказался Камиль.
Погоня
Как-то вечером, Камиль предложил отправиться к реке посмотреть на закат. Эта идея нам понравилась, так что решено было выдвигаться как можно скорее, чтобы успеть. Несмотря на то что идею поддержали многие, вышло так, что поехали всего трое: я, Марат и Камиль. Остальные рассыпались по всему району, и собрать всех вместе попросту не было времени.
На полпути к реке Камиль вдруг вышел из себя и начал громко материться.
— Ну все, …! Опоздали! — орал он на всю улицу, а мы с Маратом только катили за ним вслед и порой смотрели друг на друга удивленными взглядами, в которых плясали смешинки. Слева от нас лениво растянулся во всю ширь неба пламенеющий закат, и солнце, казалось, с каждой секундой все быстрее хотело спрятаться от нас за посиневшей от теней земли. «Не успеете, а вот и не успеете!» — словно говорило оно нам, опускаясь все ниже.
От быстрой и долгой езды на досках мы совсем выдохлись, а когда асфальт на убегавшей в даль дорожке сменился булыжником, подхватили доски и продолжили свой путь уже не спеша. Дорожка была узкая. Приходилось идти друг за другом. Нам повезло, что прохожих было немного — чем меньше их, тем меньше и ошеломленно-возмущенных взоров, которые они на нас бросали, при этом как бы говоря: «Вот ненормальные!».
По правде говоря, из нас троих один Камиль больше походил на ненормального. Всю дорогу он неистово матерился и упрекал нас в медлительности и беспечности. А мы только молча слушали его, с каждой минутой все больше удивляясь не прекращавшемуся ливню бранных слов, под который мы так неожиданно попали.
— Твою мать, друг, мне так обидно! — орал Камиль. — Я же, …, говорил, что нужно выдвигаться в восемь! Уже давно были бы на месте. А ты что, …, делал? Потратил все наше время на каких-то …! И нужно было тебе еще, …, отвечать на их звонки? — обращался он в основном к Марату. Но несмотря на это, чувствовалось, что часть упреков предназначалась и для меня.
— Ты пойми, — продолжал свою пламенную речь Камиль, — до конца лета осталось всего ничего, а мы так и не сняли этот чертов фильм! Если не начнем сейчас, то все, …! Никогда не сделаем! Сколько раз я говорил: ребята, надо снимать, пока тепло, пока ни у кого нет важных дел. Но, …, нет! Кто-то ноет, что работы полно, кто-то — что его девчонка дома ждет, а кто-то, …, вообще ленится свой зад из квартиры вытащить! Да этими своими отговорками все они как будто говорят мне: «Пошел бы ты …, Камиль»! Посмотрим еще, кто куда пойдет! Я, знаешь, только ради фильма сюда приехал, — сказал он, пытаясь объять руками весь пейзаж, окружавший нас, — ты это хоть понимаешь?! Я, …, даже свидание отменил! А девчонка просто класс! Режиссерша! Два высших! И что выходит? День прошел впустую! Ты подвел меня, друг!
Камиль говорил так, словно идея фильма принадлежала ему, а не Марату. Он, по сути, ничего не делал, приезжал внезапно на Площадь и так же внезапно уезжал. И в то же время считал себя ужасно оскорбленным, когда видел, что некоторые ребята праздно проводят дни. Этот крикливый Камиль как будто олицетворял голос совести всех нас, кроме, конечно, себя самого, — он-то был без греха. Я была немного удивлена тем, что Камиль так горячо поддержал идею с фильмом, правда, толку от этого было немного. Не знаю, что думал об этом Марат, но мне кажется, такое положение дел его вполне устраивало. Более того, внезапная злость Камиля его даже смешила, и он часто во время нашей поездки качал головой и с улыбкой произносил: «Вот же бешеный!».