Вечный слушатель
Шрифт:
Сколь чуден ликом музыкант,
Скользящий мыслью средь гирлянд
Изысканных каденций.
LXXIV
Сколь чист пронизанный теплом
Влюбленной горлинки псалом:
Легко и величаво,
Он возлетает в эмпирей:
Да возгремит Царю Царей
Неслыханная слава.
LXXV
Сколь мощен конь, идя в намет,
Сколь мощен коршуна полет,
Но есть мощнее птица
О страусе высоком речь;
Мощней всех в море - рыба-меч,
Попробуй
LXXVI
В пустыне знойной мощен лев
Кто восхотел бы, осмелев.
Сердить сего владыку?
В просторах мощно гриф парит.
В пучинах океана - кит
Являет мощь велику.
LXXVII
Но мощью наибольшей полн
Среди земель, ветров и волн
Тот, кто мольбу возносит,
Изгнав из разума разброд:
Кто в дверь стучится, тот войдет,
И обретет, кто просит.
LXXVIII
Роскошен парусный фрегат,
Равно - роскошен строй солдат
И шлемы, и кирасы,
Роскошен дикий водопад,
Ухоженный роскошен сад
И все его прикрасы.
LXXIX
Роскошен месяц в облаках,
И во супружеских руках
Невесты стан прелестный;
Роскошен храм, когда народ
Из оного молитвы шлет
Под небеса небесны.
LXXX
Но роскошь лучшая земли
Зреть, как благие короли
Склонились в Божьем страхе:
Зане уведал государь:
Ничтожна иль всесильна тварь,
Она - лишь прах во прахе.
LXXXI
Вдовицы лепта - дорога,
Но Богу и богач слуга,
Сойдут для десятины
Столь восхищающие глаз
Смарагд, и жемчуг, и алмаз
И жаркие рубины.
LXXXII
Раскаянье ведет к слезам,
Они - целительный бальзам,
Какого нет дороже;
И драгоценные цветы
Певцам Израилевым Ты
Ниспосылаешь, Боже.
LXXXIII
Но есть ценнейшее средь благ:
Судьба, в которой каждый шаг
Велик и бескорыстен
Давидов жребий, ибо впредь
В нем люди могут лицезреть
Суть истины из истин.
LXXXIV
Сколь славен солнечный восход,
Сколь славен звездный небосвод,
Сколь славен хвост кометы:
Сколь славен мощный зов трубы,
Сколь славен грозный перст судьбы,
Сколь славен гимн пропетый.
LXXXV
Сколь славен северный сполох,
Сколь славен богомольный вздох,
Сколь славен глас громовый,
Сколь славен подвиг средь пустынь.
Сколь славен радостный аминь,
Сколь славен шип терновый.
LXXXVI
Но сколь же славен блеск венца
Который Сыну от
Достался непреложно;
Ты - колос веры и зерно,
В котором все завершено,
Что должно и возможно.
ДЖОН КИТС
(1795-1821)
ОДА МЕЛАНХОЛИИ
Не выжимай из волчьих ягод яда,
Не испивай из Леты ни глотка,
И Прозерпине для тебя не надо
Сплетать из трав дурманящих венка;
Для четок не бери у тиса ягод,
Не позволяй предстать своей Психее
Ночною бабочкой, пускай сова
Тебя не кличет, и пускай не лягут
Над тенью тени, став еще темнее,
Печаль твоя останется мертва.
Но если Меланхолия туманом
Внезапно с неба низойдет к земле,
Даруя влагу травам безуханным,
Скрывая каждый холм в апрельской мгле,
Тогда грусти: над розою пунцовой,
Над блеском радуги в волне прибрежной,
Над несравненной белизной лилей,
А если госпожа с тобой сурова.
То завладей ее рукою нежной
И чистый взор ее до дна испей.
Она дружна с Красою преходящей,
С Весельем, чьи уста всегда твердят
Свое "прощай", и с Радостью скорбящей,
Чей нектар должен обратиться в яд,
Да, Меланхолии горят лампады
Пред алтарем во храме Наслаждений,
Увидеть их способен только тот,
Чей несравненно утонченный гений
Могучей Радости вкусит услады:
И во владенья скорби перейдет.
ОДА ПРАЗДНОСТИ
Трех человек увидел я однажды
В рассветной грезе, - все они прошли
Передо мной, и облечен был каждый
В сандальи и хитоны до земли,
Фигуры, что на мраморную вазу
Нанесены, - они прошли кругом
И вновь пришли в порядке регулярном,
Дотоле мной не виданы ни разу
И странны мне, - так часто незнаком
Бывает скульптор с ремеслом гончарным.
Но отчего, таинственные тени,
Не опознала вас моя душа?
Затем ли, чтоб чредою наваждений
Скользили мимо вы, не разреша
Меня от сна?
– Стоял дремотный час,
И Праздность без услады и без боли
Вливалась в ощущения мои;
Я цепенел, и пульс мой тихо гас,
Зачем пришли вы и не дали воли
Остаться мне в моем небытии?
Да, в третий раз приблизились они
О, для чего? Мне виделось в дурмане
Сонливом, что душа моя сродни
Цветами изукрашенной поляне;
Висел туман, но сладостным слезам
Упасть на землю не было дано;
Сминало рамой листья винограда