Вечный воин
Шрифт:
Епископ Андох вернулся через два месяца. Как я и предполагал, вины за ним не нашли и написали предводителю гуннов Атилле, чтобы прислал перечень украденных предметов и подал на епископа в суд. Как принято в цивилизованном мире, будет проведено следствие, честное, неподкупное, и, если вину епископа докажут, то его осудят по римским законам. Мне показалось, что что-то подобное я слышал в Западной Европе в двадцать первом веке и почти в каждом предыдущем.
Через два дня мы выехали из Марга и на полпути встретили конного вестового с пограничного поста у переправы, которые сообщил, что гунны переправляются через Дунай, причем не отряд в несколько сотен, как во время предыдущего налета, а целая армия, включая пеших — германцев из разных племен. Наш декурион не стал рисковать, проверяя информацию, приказал возвращаться в город.
5
Я
— Приходилось сидеть в осаде? — поинтересовался он.
— В Испании. Отбивался от твоих сородичей, — соврал я.
— Что предлагаешь делать? — спросил командир.
— Есть два варианта: погибнуть, защищая неблагодарных трусов, или собрать возле тех ворот, что выходят к броду, всех конных и, когда гунны попрут на штурм, открыть их и пробиться. Уверен, что преследовать нас не будут, кинутся грабить город, — предложил я на выбор.
Гунтерих промолчал. Видимо, ни помирать, ни становиться предателем и дезертиром ему не хотелось, поэтому решил подождать, не появится ли третий вариант.
И он таки появился. Епископ Андох со свитой священнослужителей, все в простых черных рясах, и один нес на плече большой деревянный Т-образный крест, уменьшенную копию тех, на которых распинают преступников, направился к тому месту, где летом была ярмарка, а теперь ставили шатры гуннских командиров. Как человек неглупый, он понял, что нет надежды ни на далекий Константинополь, ни на стражу и горожан, поэтому решил сдаться на милость врагу.
Вернулся через пару часов очень довольный собой и вместе с Атиллой, который ехал на вороном коне в сопровождении полусотни всадников. Под задницей предводителя гуннов было довольно таки солидное седло, не сравнить с теми, на которых разъезжали его соплеменники, а ступни вставлены в позолоченные стремена, которые, как и короткий меч в золотых ножнах, красиво смотрелись на фоне черной шерсти породистого коня, рослого и крепкого. Стремена были закрытыми спереди. Наверное, для того, чтобы ноги в сапогах без каблуков не проваливались вперед. Я часто видел такие в будущем, сперва в Китае, где их обожали неумелые знатные наездники, а потом в Европе, где их использовали для обучения новичков. Атилла был невысок, сантиметров на пятнадцать ниже меня, плотен, кривоног. Голова непропорционально длинная с худощавым скуластым треугольным лицом вершиной вниз, без шрамов и почти без волос, только на подбородке жиденькая и короткая, козлиная бородка, выкрашенная в рыжий цвет, из-за которой напомнил мне виденного когда-то в будущем деревенского дьячка. Как мне сказали, знатные гунны накладывают своим маленьким детям на головы тугие повязки с деревянными дощечками, чтобы череп деформировался, стал выше, и все сразу понимали, что имеют дело не с простолюдином. Ниже узких черных бровей, почти горизонтальных, глубокие глазные впадины, и в них прятались живые и, я бы даже сказал, смешливые, темно-карие глаза. Нос великоват для гунна и приплюснут на конце. Говорят, его мать была гречанкой. Несмотря на застывшее лицо, которое, как догадываюсь, должно было выражать суровость и неприступность, предводитель кочевников не выглядел тупым и беспощадным отморозком, каким войдет в историю.
Как тут же разболтали вернувшиеся священники, город Марг теперь переходит под руку гуннов, но правителем остается епископ Андох. Жители буквально визжали от восторга, словно кочевники сдались им на милость, а не наоборот. Меня их радостные всхлипы не взволновали. В мои планы не входило служить гуннам, которым я изрядно надавал и в этой эпохе, и в одной из предыдущих-будущих, поэтому отправился в свое жилье, чтобы по-быстрому собрать вещички и отправиться искать счастье в Константинополь.
Четыре стражника, посланные Гунтерихом, застали меня, когда вынес свои вещи во двор, собираясь оседлать коня и погрузить их на него.
— Епископ хочет видеть тебя, — сказал старший, тот самый, который постоянно жевал непонятно что.
— Зачем понадобился?! — удивился я, почуяв неладное.
— Мы не знаем, — ответил он и смачно сплюнул, как делают жующие кат.
Их было всего четверо. Если напасть неожиданно…
— Не дури! — угадав мои мысли, предупредил старший, и остальные трое перехватили поудобнее свои короткие, с метр восемьдесят, копья с листовидными наконечниками. — Нам приказано доставить тебя живым или мертвым. Не хотелось бы в такую жару тащить твой труп.
Вот собирался же уехать сразу после нападения на ярмарку! И вообще надо было грести на лодке вдоль берега до ближайшего порта, а там пересесть на купеческое судно. Нет, решил поискать счастья на суше. И вот нашел…
Атилла со своей свитой был на центральной площади, по одну сторону которой находился христианский храм, довольно примитивный, языческие в Риме покруче были, и слева от него — больший по размеру и выше, каменный, трехэтажный дом с черепичной крышей и узкими окнами, закрытыми красными деревянными ставнями, в котором обитал епископ Андох. Хозяин стоял на широком и низком, в две невысокие ступеньки, крыльце и внимательно следил за слугами и монахи, которые выносили серебряную посуду и складывали ее у передних копыт вороного коня, на котором сидел Атилла. Видимо, это подарки гуннам. Уверен, что епископ потом сдерет всё и даже больше с горожан. Судя по выражению лица, предводителю кочевников было скучно. На меня он тоже посмотрел без интереса, пока епископ жестом не показал стражникам, чтобы подвели к куче серебряной посуды, будто и я отлит из драгоценного металла.
— Он? — не оборачиваясь, задал вопрос Атилла на гуннском языке.
Из свиты выехал на невзрачной караковой лошаденке худой и сравнительно длинный всадник, сразу опознал меня и подтвердил:
— Да.
— Вяжите его, — приказал предводитель кочевников.
Длинный слез с лошади, подождал, когда подойдет еще один и накинет мне на шею и плотно затянет волосяной аркан, после чего связал сзади мои руки в локтях.
Вот и всё. Как через несколько веков напишет французский поэт, скоро моя шея узнает, сколько весит мой зад. Хотя могут и распять на кресте. Я видел несколько таких инсталляций на противоположном берегу Дуная, причем среди казненных были и гунны. Еще могут разорвать на четыре части четырьмя лошадьми. В общем, выбор у них богатый, но мне в любом случае не позавидуешь…
За этими невеселыми мыслями я не сразу обратил внимание на пожилого гунна с лицом, густо покрытым морщинами и шрамами, причем иногда трудно было понять, где что. Он на невзрачном буланом коньке располагался слева от предводителя и пристально смотрел на меня. Точнее, не смотрел, а, я бы сказал, сверил пустотой, исходящей из глубоких узких глазниц, напоминавших направленные на тебя и разнесенные слишком далеко стволы охотничьего ружья, потому что ни глаз, ни даже век в них не было. При этом он вел себя, как зрячий. Старший брат моего отца ослеп в Бухенвальде, поэтому я знал, как движутся незрячие, было, с кем сравнивать. Они уж точно не смотрят тебе в глаза, потому что не знают, где они. Слепой наклонился к Атилле и сказал что-то тихо и коротко, а потом добавил еще несколько слов, произнося их по одному, с паузами, как бестолковому ребенку.
Атилла посмотрел на меня, как на диковинного зверя, и приказал на гуннском:
— Подведите его, — а затем обратился ко мне на латыни, довольно правильной, на которой говорит высшее сословие, и с почти незаметным акцентом: — Я сохраню тебе жизнь, если станешь моим воином.
Я ответил ему насмешливо на древне-монгольском языке:
— Ты делаешь такие щедрые предложения, что от них невозможно отказаться!
Он улыбнулся, гмыкнув самодовольно, после чего приказал своим людям: