Вечный Жид
Шрифт:
Лишенный памяти, ничего не знавший о прежней жизни, имевшей место быть в неких временных границах, отгораживающих Первого от бывшего преподавателя научного коммунизма и матерого убийцы Гаврилы Миныча, Первый, тем не менее, полагал, что участвовать ему в подобных а к ц и я х доводилось.
И это вовсе не генетическая память услужливо подсовывает ему ощущение уже испытанного прежде наслаждения от одной только мысли: лёгкое движение его указательного пальца — и на другом конце линии, обозначающей полёт разрывной пули, нет человека.
«Есть человек — есть проблема, — возникла в сознании Первого где-то слышанная им сентенция, наверное, С. А. Танович так говорил, — нет человека — нет проблемы…»
Из подвалов старого здания Университета на чердак они поднимались по винтовой лестнице, скрытой от посторонних и нескромных взглядов особой выгородкой. Когда-то лестница эта служила для пожарных целей. В новейшее время входы и выходы на неё заложили по всей вертикали, и лестница, как и многое другое в русском государстве, стала секретной, потаённой, значит.
Ступени были металлическими и крутыми. Гаврила Миныч, разменявший недавно шестой десяток, одолевал их с известным затруднением, порою чертыхался сквозь зубы, но уверенно шел вперед, ибо по инструкции обязан был довести Первого до места, откуда тот произведет выстрел, а сам до сего мгновения останется подле на случай неожиданности какой.
Дверь на чердак оказалась на запоре. Её пересекал массивный засов, на толстых и железных ушках которого висел внушительных размеров замок, именуемый в обиходе амбарным.
И снова Первому помстилось, что ему приходилось видеть такие замки.
«Где, в какой жизни это случалось?» — грустно подумал убийца-террорист.
Ощущения от увиденного амбарного замка были розовыми с голубыми прожилками, чувство душевной лёгкости охватило Первого, он с интересом заглянул в собственную память, но память ничего конкретного ему не подсказала.
— Будем ломать? — деланно равнодушным тоном спросил он Гаврилу Миныча.
Тот удивленно глянул на него.
— Зачем? — спросил наставник. — Ломать не строить — голова не болит. Имеется ключ… Заместо с и м-с и м, который о т к р о й с я.
Таинственный замок отворился безо всякого скрипа, будто все эти годы некто исправно смазывал его. А впрочем, возможно, так оно и было…
Принесенные загодя фонарики осветили объемистое чрево чердака, мощные перекрытия балок, поддерживающих крышу в разных направлениях.
Через сотню осторожных шагов террористы обнаружили дощатую выгородку с окованной жестью дверью, на которой приютился точно такой же замок, какой они только что одолели.
— Погаси фонарь, — сказал Гаврила Миныч после того, как замок открылся, и наставник готовился потянуть на себя жестяную дверь. — Там окно в сторону Кремля, могут заметить свет. Осмотрительнее надо быть… Бережёного Бог бережёт…
Он хихикнул и, не сдерживаясь, закончил:
— Сказала монашенка, надевая презерватив на свечку. Что по-английски означает о х р а н и т е л ь.
— Фраер, — презрительно ответил Первый. — Свечку ты мог бы и обеспечить, мудила. Кто ее увидит из Кремля?! Конспиратор хренов… Охранитель!
— Ладно, примерь пока, — миролюбиво произнес Гаврила Миныч и в темноте сунул в руки Первому очки ночного видения. — Скоро начнет светать… Тогда и кофе сварим. Делу время — потехе час.
Согласно инструкции Гаврила Миныч обязан был находиться с Первым до утра. За час до выстрела им надлежало расстаться.
Первый начинал тогда излаживать винтовку для стрельбы, а Гаврила Миныч, вооруженный автоматом у з и, охранял подходы к выгородке на чердаке по ту сторону жестяной двери.
Очки ночного видения позволили им без помех подобраться к окну, через которое днем можно увидеть в Александровском саду могилу Неизвестного солдата.
— Епона мать, — сказал Гаврила Миныч, когда террористы приблизились к стрелковой позиции. — Здесь и матрасики некие доброхоты положили… Комфорт как в Рио-де-Жанейро! Сюда бы еще и х о к к у какую нито доставить.
В бывшей столице Бразилии Гаврила Миныч никогда не бывал, японские трехстишия х о к к у отождествлял с п у т а н а м и Страны Восходящего Солнца, но в младые годы слыхивал, будто стремился в Рио великий жулик Остап Бендер. И потому далекий город в бухте Гуанабара, которую средневековые п о р т у г а л ы приняли за устье Январской реки, представлялся Минычу сущим раем.
А Первый увидел вдруг — вспомнил? — высоченную гору Корковадо и белую фигуру Христа, простершего руки над городскими кварталами внизу.
«Разве я бывал в Рио?» — удивленно спросил себя террорист.
IV
Иисус Христос и Станислав Гагарин двигались в Москву на электричке.
Как уславливались с Магометом, писатель миновал турникет контрольно-пропускного пункта в половине восьмого, даже двумя-тремя минутами раньше.
Он повертел головой по сторонам, оглядываясь и прикидывая, кто его ждет на этот раз, на какой машине они двинутся в столицу, и никого не обнаружил.
Выждав минуту-другую, Станислав Гагарин направился к автобусной стоянке, справедливо полагая, что там, кому нужно, его заметят.
Давеча он перечитывал Евангелие, хотелось повидаться с Христом, которого сочинитель не видел уже несколько дней, более подготовленным, что ли… Станислав Гагарин осознавал, что после завершения операции, брат Иисус вернется в тот мир, из которого прибыл в Россию, и вряд ли они встретятся когда-либо на грешной земле.
«Он говорит, что пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию, — вспомнил Станислав Гагарин стих тридцать второй главы пятой Евангелия от Луки. — И это справедливо по отношению к личности, ряду личностей, но только не к целому народу. Ради чего призывают покаяться в с е х русских вонючие к о з л ы из бывших правозаступников? Чтобы унизить великий народ, попытаться развить в нем комплекс неполноценности…»