Вечный Жид
Шрифт:
Спасение в нравственной жизни и в господстве над чувствами и страстями, в любви ко всему живому, следовании разумному началу…»
— Как в дом с плохой крышей просачивается дождь, — проговорил Гаутама, — так в плохо развитый ум просачивается вожделение.
— Легко увидеть грехи других, собственные же грехи увидеть трудно, — с готовностью подхватил мысль Будды ученик Шарипутра. — Ибо чужие грехи люди рассеивают напоказ, как шелуху, свои же, напротив, скрывают, как искуссный шулер несчастливую кость. Мы готовы, Просветленный!
Маудглаяна промолчал.
Он тоже приготовил цитату из «Джамманады», цитату космогонического толка, связанную с происхождением Вселенной, только произнести её не решался. Маудглаяна знал, что когда Будду спрашивали о происхождении мира и его создателя, то Учитель отвечал благородным молчанием.
Ученикам же принц Гаутама твердил: никто не видел, как Бог творит мир. А если он все-таки создал Вселенную, то вовсе не всесилен! Или преисполнен зла, ибо позволил человеку жить среди страданий.
— И потому наша задача в том, чтобы исправить мир, — говорил Шакья Муни, — помочь людям. Конкретика должна быть в нашей работе, парни, конкретика! А разговоры о том, как и за сколько дней или там пятилеток Бог обустраивал звездное пространство, создавая на Земле свободную экономическую зону — пустой треп, достойный разве что болтливых демократов-популистов.
И затем он произносил знаменитые слова, которые сейчас приготовил и не стал повторять Маудглаяна.
— Человек, в теле которого застряла стрела, — втолковывал Гаутама, — должен стараться извлечь ее, а не тратить время на размышления по поводу того, из какого материала она сделана и кем пущена.
…Судьба не позволила им начать долгий путь в Варанаси. Гаутама и его ученики не успели сделать и двух сотен шагов, как среди стройных пальмовых стволов мелькнуло ч е р н о-ж е л т о е, затем исчезло, снова мелькнуло, и перед остолбеневшими путниками возник вдруг огромный тигр.
Тигр не пытался п о к а наброситься на Маудглаяну, Шарипутру и Шакья Муни, но и доброжелательным его назвать было нельзя.
«Испытываю ли я страх перед этой большой кошкой? — стараясь оставаться бесстрастным и невозмутимым, спросил себя Гаутама, удовлетворенно отметив, что бывшие агностики ведут себя достаточно отважно. — Надо постараться ничем не спровоцировать животное на агрессивные действия… Страха у меня нет, но ведь я столько тренировался! Но избавился ли я от страха вообще? Постой, постой! Ведь именно в этом стержневой смысл моего учения… Именно так!»
Перед мысленным взором Просветленного раскинулся во времени и пространстве теоретический расклад понятийного образа с т р а х а, от писаний римского поэта Стация, который в поэме «Фиванда» утверждал что «богов первым на земле создал страх», до утверждений основателя новой философской школы, преподавателя в Уральском университете Екатеринбурга Анатолия Гагарина, опубликовавшего недавно научную работу «Феноменология страха».
Тигр, меж тем, угрожающе зарычал, недвусмысленно оскалив желтые, внушительного размера клыки.
Шарипутра и Маудглаяна придвинулись к Учителю, и Гаутама остро почувствовал, как стремительно убывает их мужество.
— Я не боюсь тебя, — медленно произнес Шакья Муни, обращаясь к тигру, изо всех сил пытаясь произносить слова твердо, не дать голосу задрожать. — Да, не боюсь… Иди собственной дорогой, а нам не засти нашу. Она ведет в Варанаси, она ведет к храму…
Тигр перестал рычать, склонил голову, будто прислушиваясь к голосу Гаутамы.
«Страх выступает одной из основных экзистенциальных категорий власти со свободой, страданием и виной… Так считает молодой философ Анатолий Гагарин, — подумал Шакья Муни. — И хотя его к а р м а отстоит от нашего времени на двадцать пять веков, этот парень неплохо разобрался в существе проблемы страха. Впрочем, я сам вижу теперь в страхе суть собственного учения. Именно страх создал меня как Будду — Просветленного!»
— Ты уходи, — вслух проговорил он, — или дай нам уйти самим…
Осторожно поднял Гаутама ногу и ступил ею назад.
Тигр с любопытством смотрел на троицу первых на планете Земля буддистов.
«Известный русский буддолог Резенберг потом напишет обо мне, что главным центром собственного учения я сделал человека, его личность и самопознание, — мысленно усмехнулся бывший принц Сиддхартха. — Наверное, такое случится, ежели нас не съест сейчас эта кошка…»
Гаутама успел еще подумать о том, что с т р а х поселяется в душах, которыми завладело чувство з а в и с и м о с т и собственных личностей от природных сил, государственных институтов, социальных бурь и материальных благ.
Р а з о р в а н н о с т ь бытия — вот основа для страха!
Он отступил уже на два шага, ученики неуверенно следовали за Шакья Муни, копируя его движения. Когда число шагов достигло пяти, тигр вдруг равнодушно зевнул, прилег наземь и неуклюже стал ползти назад.
Это выглядело так смешно, что принц Гаутама едва не рассмеялся.
Над ползущим тигром в воздухе возник небольшой смерч. Он накрыл животное, полосатая кошка исчезла, и вместо Царя джунглей появилась банальнейшая пегая свинья.
Свинья не задержалась перед глазами Гаутамы и его учеников. Свинья растворилась, и продолжающий крутиться в воздухе смерч выбросил из неизвестного измерения зеленого крокодила.
Вид у крокодила был агрессивный. Рептилия разинула метровую пасть и сунулась было к оторопевшим буддистам, но смерч закрутил и эту опасную зверюгу, сменив ее на ухмыляющуюся обезьяну, о которой впоследствии Маудглаяна и Шарипутра говорили, что им являлся бог Хануман.
Для бога обезьяна была чересчур суетливой и вела себя развязно, если не сказать х у л и г а н с к и. Мало того, что она корчила непотребные рожи, неприличных жестов, которыми обезьяна приветствовала Шакья Муни, Маудглаяну и Шарипутру, было в ее арсенале выше меры.
Обезьяну сменила здоровенная кобра, и Гаутама понял, что Брахма показывает ему чьи-то к а р м ы — последовательные превращения существа, которое, видимо, будет иметь или имело и человеческое обличье.
«А может быть, сие и есть моя к а р м а? — успел подумать Шакья Муни, и вздрогнул от истового рычанья поджарого, со стройными ногами серебристо-белого жеребца. — Таким существом мне бы тоже хотелось стать…»
Жеребец нетерпеливо топнул раз и другой копытом, будто призывая неведомого седока, и уступил место, исчезнув в неугомонном смерче, странному человеку, облаченному в пятнистое одеяние, напомнившее Гаутаме причудливые узоры на теле юрких ящериц.