Вечный зов
Шрифт:
– Да, Антон Силантьевич. Очень хороший человек, мы с ним в новониколаевском подполье еще работали.
– Вот так та-ак… – И вдруг неожиданно для себя Кружилин сказал: – С Полиповым ты, кажется, тоже в подполье работал…
– Да, и с ним. Много всем нам пришлось тогда выхлебать… А что у тебя с ним?
– Не он случайно информирует обком, что я тут растерялся… ничего не могу? – прямо спросил Кружилин.
– Это… – Субботин кашлянул, – это на каком же основании такие выводы… или предположения делаешь?
– Обижен он, что с секретарства его сняли.
– Ну, ты, брат… слишком
В ту ночь Кружилин почти не спал, все ворочался, думая о заводе, о Полипове, до мельчайших подробностей припоминая, анализируя весь разговор с Субботиным. А перед утром раздался вдруг резкий телефонный звонок.
– Говорит Савельев… Алло, вы слышите меня? Вы секретарь райкома?
– Наконец-то! Да, я секретарь… Где же вы там запропастились? Я тут ума не приложу, что делать с вашим заводом. Вы откуда звоните?
– Из Москвы.
– Из Москвы… – повторил Кружилин, прислушиваясь, как звучит это слово. – Из Москвы… Как она там, Москва?
– Нормально. Темновато только. Вся Москва затемнена, нигде ни огонька.
– Бомбят?
– Читаете, конечно, в газетах, как жарко в небе над Москвой? Но бывает, что и прорываются фашистские самолеты. Извините, Поликарп Матвеевич, что поднял вас… Мы-то еще не спим, в Москве всего полночь. Сейчас только состоялось правительственное решение по нашему заводу.
– Да, я знаю, что должно было состояться… Я говорил сегодня ночью с обкомом.
– Ну, тем более. Как все-таки там завод?
– Плохо… Оборудование вывезли со станции, отвели площадку, чистим ее, роем котлованы под здания. Мобилизовали все трудоспособное население, женщин в основном, подростков даже. Из всех предприятий и организаций, кого можно было, перекинули на стройку. Но людей не хватает. У нас была, как и везде, мобилизация.
– Да, это понятно.
– А строить цехи не из чего. Люди живут в палатках еще, селить некуда.
– Понятно, – опять сказал Савельев. – Люди еще будут прибывать.
– Да вы что? Вы что?!
Савельев, будто не расслышал этого возгласа, продолжал:
– Нам передали часть оборудования и рабочих еще с одного завода. Оборонного. Все это где-то в пути. Начальникам эшелонов даны телеграммы, куда следовать. Одновременно решился вопрос со стройматериалами. Через три-четыре дня к вам начнут поступать кирпич, цемент и прочее. Задача главная в том, чтобы не задерживать вагоны, немедленно разгружать. Хохлов там где?… Савчук?… Передайте им – пусть часть людей снимают со стройплощадки, снимают сколько надо и разгружают. И конечно, все вывозить. Несколько десятков автомашин тоже прибудут. Но вы там мобилизуйте весь свой транспорт, какой можно. До последней подводы.
– Понятно, – невесело сказал Кружилин.
– А я еще задержусь несколько дней здесь, потом в Новосибирске буду пробивать эти стройматериалы.
– А людей… сколько еще людей прибудет?
– Тысячи полторы еще… Поживут
– Знаю. Федор что же… Живет. Сейчас в михайловском колхозе хлеб убирает.
– Да, он комбайнер, кажется… А про другого моего брата что слышно? Про Ивана. Не знаете его?
– Почему же… И Иван здесь, в Михайловке.
– Там?! – быстро переспросил Антон. – Он… он вернулся, значит?
– Да. Как раз двадцать второго июня, в день начала войны.
– Так, так… – протяжно сказал Савельев. – Ну что ж, встретимся, значит. Давненько я их не видел, три десятка лет. Интересно поглядеть, какие у меня братья… Ну все, Поликарп Матвеевич. До встречи.
Кружилин поглядел на часы – маленькая стрелка только-только переползала цифру «четыре». За окнами стояла темень, небо черное, лишь в одном месте, за селом, где при свете прожекторов всю ночь работали люди, небо было серо-белесым, там стояло жиденькое зарево. Оно стояло там каждую ночь, с вечера до утра, и гасло на рассвете. Скорее не гасло, а, наоборот, разгоралось каждое утро все сильнее и сильнее, разгоняло ночную темноту, все ярче и ярче расцвечивая все небо. Потом вставало солнце.
В ту ночь Кружилин больше не ложился. Транспорт? Что ж, транспорт будет, думал он, расхаживая по комнате. Временно придется снять с уборки какое-то количество автомашин, даже тракторов. А все, что можно, вывозить на лошадях. Лошадей в районе много. Телеги, повозки… Прямо с утра надо собрать всех руководителей районных организаций, всех председателей колхозов, всем вместе, сообща с работниками завода, представить себе во всех деталях задачу и подумать, как ее выполнить.
Цель была далека и по-прежнему труднодостижима. Но теперь появились какие-то возможности для ее достижения. Все остальное будет зависеть от людей, от того, как их организовать. А это уж другое дело, за это могут и должны спрашивать с районного комитета партии, с него лично.
Кружилин прошел на кухню, поплескал в лицо холодной водой, вернулся в кабинет, подвинул лист чистой бумаги и стал составлять телефонограмму всем председателям колхозов, руководителям всех районных организаций…
Припомнив все это, Кружилин вздохнул.
Солнце грело не жарко, но еще грело, под кирпичной стенкой было тепло, даже чуть припекало, и у спящего Хохлова на лбу выступили, как роса, капельки пота.
Кругом гремело, урчало, раздавались крики и ругань. Проходившие и пробегавшие мимо люди бросали на Кружилина и Хохлова сердитые взгляды: чего, дескать, два таких лба блаженствуют тут, в затишке?
Голова Хохлова чуть свалилась набок, обнажив похудевшую, заросшую грязной щетиной шею. Эта шея вызывала у Поликарпа Матвеевича жалость и сострадание.
Кружилину давно надо было ехать, но он не решался будить Хохлова, достал новую папиросу, чиркнул спичкой. Хохлова не могли пробудить рев тракторов и экскаваторов, крики людей – ко всему он давно привык, – но от шипения загорающейся спички вздрогнул, открыл испуганные глаза, протянул облегченно:
– А-а…
– Поспал маленько?