Вечный зов
Шрифт:
Сторожа, едва живого, оглушенного чем-то по голове, нашли за одной из палаток. Когда старика растолкали, он пощупал разбитую в кровь голову и заголосил:
– Провались она, эта охрана, и ваши деньги! Освобождайте немедля с должности… Ох, головушка расколотая!
– Кто автолавку угнал, какие люди? Не заметил? – допытывался Елизаров.
– Ничего не знаю. Мальчонку ищите лет десяти-двенадцати…
– Какой мальчишка? Какой он из себя?
– Откудова я знаю какой? – закричал старик. – Темно было, откудова разглядеть? Шебаршит, говорит, чтой-то в
…– Найдут, я думаю, эту автолавку. Куда они ее денут, не иголка, – помолчав, сказал Кружилин, достал часы на ремешке. – Значит, насчет землянок решено… Ого! Ну, я на станцию. Ты не поедешь встречать Савельева?
– Надо бы, да вот трансформаторы меня волнуют… Там, на станции, Савчук, он встретит…
Станция была расположена от Шантары километрах в трех. Железнодорожная линия прошла в таком отдалении потому, что возле Шантары каждую весну широко разливалась Громотуха, затопляя левобережье в иные весны километра на полтора, на два. Строители побоялись, видимо, что, если проложить дорогу ближе к селу, полыми водами может размыть железнодорожную насыпь.
Кружилин придерживал рвавшегося жеребца. Шоссе было за эти два-три месяца разбито, раздавлено грузовиками, разворочено колесами и гусеницами тракторов. Колдобины и рытвины Полипов приказал Малыгину засыпать гравием и дресвой, и расторопный Малыгин со своими «жохами» держал шоссе в порядке. Недавно Малыгин был мобилизован на фронт, Кружилину и Полипову было не до дороги, и она снова оказалась в плачевном состоянии. «Надо, крайне надо до дождей ее как-то подремонтировать. Иначе в слякоть раскиснет вовсе… Ну, да теперь и у Савельева тоже об этом пусть голова поболит…»
Навстречу беспрерывно шли грузовики, ползли тракторы, волоча за собой тяжелые прицепы с заводским имуществом.
Один из тракторов, поравнявшись, вдруг остановился, из кабины выпрыгнул молодой парень и замахал руками, подбегая. Поликарп Матвеевич натянул вожжи.
– Что тебе?
– Познакомиться хотел, – сказал парень. – Вы ведь секретарь райкома Кружилин…
Серые глаза парня глядели спокойно, только холодно и недоверчиво, из-под кепки свисали перепутанные космы волос.
– Кружилин, верно. А ты-то кто?
– Я Савельев Семен.
– A-а, сын Федора Савельева, значит? Вон ты какой вырос, Семен. – Кружилин снова оглядел парня с любопытством.
– Вырос. Жениться даже хочу.
– На свадьбу, значит, приглашаешь?
– Нет, я насчет брони, которую мне выдали.
Под бровями у Кружилина шевельнулись темные зрачки.
– Понятно. А ты на фронт хочешь?
– А что я, хуже других? У меня была отсрочка от призыва и на действительную, поскольку в МТС трактористов не хватало. Ну, я даже рад был. А сейчас…
Семен сдернул кепку, ладонью сгреб назад волосы, снова притиснул их кепкой.
– Я, Семен, тоже на фронт хотел бы. Да вот тоже не берут.
– Вы – другое дело. Вам и тут дел хватит.
– Тебе, что ли, не хватает?
– Да какое
– Так ведь учить еще надо. А завод ждать будет?
– Ясно… – мрачно уронил Семен. – Значит, не поможете?
– Будет нужда – и без моей помощи призовут.
– Значит, сейчас – нету нужды?
– Пока, выходит, здесь ты нужнее.
Семен постоял молча, глядя куда-то мимо Кружилина, в пустую, еще не тоскливую, но уже начинающую грустнеть степь, сплюнул под колеса и пошел к трактору. Запрыгнув в кабину, дал такой газ, что машина, взревев, затряслась, и Кружилин, ощутив, как задрожала земля, улыбнулся чему-то.
Станционные пути были плотно забиты пыльными железнодорожными составами. Возле путей в беспорядке грудились тракторы, грузовики, пароконные брички, бычьи упряжки. Груженные заводским имуществом машины и подводы тяжело выползали на шоссе, навстречу им почти вереницей шли порожние. Грохот тракторных и автомобильных моторов, рев паровозных гудков, лязг железа, ржание лошадей, людская ругань и крики – все смешалось в один надсадный, нескончаемый гул.
Но как ни плотно стояли составы, сквозь них протиснулся еще один. Закопченный паровоз подтащил к самому перрону десятка три платформ, груженных станками, тесом, кирпичом, какими-то ящиками. Из единственного в этом составе крытого товарного вагона соскочил мужчина в дождевике, с кожаной фуражкой в руке.
Кружилин сразу узнал его: такой же, как у Федора Савельева, открытый большой лоб и такие же сросшиеся брови. Только усов не было да волосы не черные, а пепельно-серые.
– Здравствуй, Антон Силантьевич.
– Поликарп Матвеевич Кружилин?
– Я.
Антон Савельев не сразу протянул ему руку, секунду-другую помедлил, в упор разглядывая. А потом не сразу отпустил его ладонь.
– Вот мы и прибыли, значит. Это – инженеры нашего завода. Знакомьтесь, товарищи…
Из вагона вышли еще человек пятнадцать, люди все пожилые, солидные. Поликарп Матвеевич пожимал всем по очереди руки, вслушивался в голоса, а сам думал-прикидывал: где же раздобыть жилье для этих специалистов, с семьями они приехали или без семей?
– Ну, посмотрим, что здесь и как, – проговорил Савельев, оглядывая станцию. – С разгрузкой как?
– Делаем все, что можем.
Из-под состава вынырнул Савчук. Парторг уже недели полторы безвылазно торчал на станции, руководя разгрузкой. Он был в замасленной телогрейке и походил сейчас на шофера или тракториста.
– Наконец-то! – воскликнул он, пожал руку Савельеву и всем остальным. – Ну, с чего начинать докладывать?
– Зачем тратить время? Пройдемтесь, товарищи, по станции – сами все увидим. На это – десять минут… – И повернулся к Кружилину: – А вечерком хотел бы поговорить с тобой. Сейчас, вижу, в дальний путь собрался, – кивнул он на кнут, который Кружилин держал в руке.