Ведьма без лицензии
Шрифт:
В двух словах объяснив, куда мне нужно, я спешу забраться в коляску. Вода заливает сквозь прорехи в тенте, но хоть какая-то защита. Самое скверное, что в промокшем платье теперь особенно холодно. Я обнимаю себя за плечи и стараюсь не стучать зубами.
Поездка не занимает много времени. Длинный проспект виляет, пока не упирается в рыночную площадь, за которой извозчик делает поворот. В качестве ориентира я запоминаю бревенчатый трактир, на всю округу распространяющий соблазнительные ароматы.
Извозчик останавливается через три дома:
– Прибыли, синьорина.
Я спрыгиваю
Я благодарю извозчика, предупреждаю, что ждать меня не нужно, и расстаюсь с четвертью глиота.
– Всего доброго, синьорина! – извозчик трогает.
Мне кажется, или дождь стал тише?
Я вхожу в полумрак забитой товаром лавки. Звякает потревоженный колокольчик, но никто не спешит мне навстречу. У дальних полок огненно-рыжая девочка лет десяти копается в плетёных корзинах с обувью, собирает разрозненные ботинки и сапоги в пары. На звук колокольчика девочка даже голову не поворачивает, сосредоточенно вяжет узел на шнурках. За узким прилавком не менее рыжая женщина щёлкает счётами и делает записи в пухлую тетрадь.
– Хей, для тебя здесь ничего нет, – заявляет она, не прерывая своего занятия
С – сервис.
Если бы не нужда, я бы пошла выгуливать кошелёк в другое место.
– То есть? – строго спрашиваю я.
Рыжая закатывает глаза:
– У меня нет ничего серого.
Вообще-то тёмная одежда на полках лежит, но я поняла, что женщина подразумевала – у неё нет традиционной одежды последователей Всеблагой Нексин.
Какой цвет мне будет к лицу? Ни освещения, ни зеркала…
– Сеньора, у вас есть что-нибудь благородное? И… может быть, яркое? Брусничные оттенок, глубокий розовый или насыщенный, но приглушённый изумруд? – я вспоминаю описания нарядов из романа.
Минимум одно платье должно быть настолько кричащим, чтобы на лице взгляды не задерживались.
– О?
– Я хочу одеться, как благополучная горожанка вольных взглядов, но держащаяся приличий.
– Однако.
Женщина откладывает счёты и выходит из-за прилавка.
– Два платья, туфли, зонтик, сумочка, – перечисляю я. – Хм, лёгкий плащ?
Я не хочу лишних трат, но хозяйку лавки надо заинтересовать, потому что сама я могу рыться в вещах до скончания века. Она же свой товар знает.
– Есть платье, его шили для одной столичной леди, но оно ветхое и линялое. Впрочем, вы легко исправите его краской и, допустим, свежей вышивкой.
– Не годится. Я переоденусь здесь.
– Ага…, – женщина прищуривается.
С минуту она размышляет и устремляется в угол, где одна на другой стоят громадные корзины. Выдернув вторую снизу и при этом ухитрившись не развалить “башню”, женщина достаёт свёрток плотной сочно-розовой ткани, и в её руках он превращается в платье с великолепным отложным воротником.
Я бы купила, но:
– И модницы за него не передрались?
– Платье в полном порядке.
– Я верю, – улыбаюсь я.
– Девушку бросил жених, и бедняжка с горя повесилась. Это было её помолвочное платье. История в нашем городе нашумевшая. Вы не местная, да? Я бы сама это платье не взяла. Зачем мне тряпка с мертвячки? Но сестра бедняжки принесла одежду в мешках… Оно чистое.
Какое совпадение, тоже помолвка…
– Она хоть не в нём повесилась?
– Н-нет.
Точно? Точно-точно?
Платье действительно чистое, ни пятен, ни дурного запаха.
– Вы правы, сеньора, вам эта тряпка ни к чему. В цене сделайте шаг навстречу, и я с радостью вас от неё избавлю.
– Хитрая какая.
В итоге я набираю полный саквояж вещей, и не только одежду, но и аксессуары, обувь. И становлюсь беднее на целых четыре глиота. Неоправданно дорого, с одной стороны, ведь я рассчитывала уложиться в полтора-два, но с другой стороны, я приобрела добротные вещи, в которых не стыдно выйти. Дешёвые тряпки женщина мне показала – лохмотья.
Я переодеваюсь прямо в лавке, стоптанные “родные” ботинки меняю на аккуратные полусапожки на железных подковках, затягиваю широкий атласный пояс, и от прежней Лейсан остаётся только причёска и неухоженное лицо. Ненадолго. Я беру карандаш и туго обматываю стержень розовой лентой, на конце завязываю пышный бант, больше подходящий первоклашке, чем леди, фиксирую бант ниткой и тоже самое проделываю со вторым карандашом, а затем избавляюсь от сеточкти. Собрать рыхлый пучок – минута, заколоть импровизированными палочками для волос – пара секунд. Девочка, выбравшаяся из своего угла, ошеломлённо моргает, глядя на моё чудесное преображение.
Эх, мне бы палетку декоративной косметики… Тогда преображение было бы полным.
Подмигнув малышке, я прощаюсь с её мамой, похоже, очень довольной нашей сделкой, и выхожу в сырую прохладу улицы. Дождь всё ещё лупит по мостовой. С палантином на плечах я больше не мёрзну. Я раскрываю над головой купол зонтика, крепче сжимаю ручку саквояжа. Цок-цок – надо же как подковки по брусчатке щёлкают. Я чувствую, как на моём лице расцветает улыбка.
Я иду в сторону рыночной площади. Сколько я провозилась в лавке? Думаю, значительно больше часа. Опоздать на рейс ни в коем случае нельзя, но пока немного времени в запасе ещё есть, и перед рынком я останавливаюсь в раздумьях. Взять в дорогу что-то перекусить будет весьма кстати, но откровенно говоря, я боюсь щипачей, хоть и спрятала купюры в разных интересных местах – в полусапожках, в кармашке панталон, под лифом. В розовом среди рыбных рядов я буду смотреться очень странно. Рынок небольшой, но незнакомый, обязательно забреду, куда не следует. Я обхожу рынок по дуге, с прихода покупаю у одной лоточницы кулёк пирожков с мясом, а у другой стакан сочной малины.