Ведьма и король
Шрифт:
– Она где-то здесь, - сказал мой верный друг.
– Кто?
– Проклятая ведьма!
– Успокойся, - сказал я.
– Не много тебе чести опасаться одной женщины при бдящей страже.
– Она ведьма, - сказал Кельтхайр.
– И я боюсь, что она может околдовать нас.
– Иди-ка ты спать, - сказал я.
Ночью мне приснился странный сон. Котел со свининой вдруг начал вращаться вокруг своей оси, разбрызгивая варево. Подтеки образовывали странные узоры вокруг потухшего огня. Я спросил, что это. Ко мне подошла моя покойная тетка по матери и сказала:
– Конейр, мой белый пес Эрина,[4] ты видишь? Это колдунья. А рядом с ней богатство и серебро.
Я проснулся и долго думал, что бы означал этот сон. Я никому не рассказал об этом сне. Даже Кельтхайру. Но я сразу пошел к реке, чтобы умыться. Меня остановили на полдороге и сказали, что в конюшне кто-то был, обойдя сторожей.
Проспавших строго наказали, хотя они клялись, что не сомкнули глаз. А Серый стоял совершенно спокойно. И нога у него была обмотана тряпками, из-под которых высовывались широкие листья неизвестного мне цветка. Я подумал, и запретил трогать повязку.
Саар вышла из кустов, как только я спустился к воде.
– Это был твой лекарь?
– спросил я.
Она улыбнулась.
– Это была ты, ведь правда?
Она села на том берегу и достала арфу.
– Мои люди считают тебя колдуньей, а ты так и не ответила на мой вопрос.
– Ты задавал очень много вопросов, называющий себя Конейром.
– Мой молочный брат утверждает, что у тебя разноцветные глаза?..
– Куда как глазаст твой брат, - ответила она со смехом, пощипывая струны.
– Я встречал таких людей, иногда. Но не все они были колдунами.
– Меня воспитывал Дара из Антрима. Я прихожусь молочной сестрой его старшей дочери Гормфлат.
– Дара - друид, - отозвался я.
– Он обучал тебя?
Она не ответила, да я и не ждал ответа.
– Это ты наслала мой нынешний сон?
– Нет.
– Я верю тебе. Поедешь со мной в княжество моего отца?
Она взяла три аккорда и, кажется, усмехнулась. Подумала и спросила:
– Зачем?
– Это прибавит мне серебра. А значит, и мои люди разбогатеют.
– Я не поеду с тобой, назвавшийся Конэйром.
– У тебя есть муж?
– догадался я.
Она то ли кашлянула, то ли что-то невнятно ответила.
– Я возьму и его с собой, - предложил я.
– И дам ему дело. А если у тебя есть дети, найду им хорошего воспитателя.
Я видел, что она засомневалась.
– Ты всегда будешь сидеть по левую руку от меня и есть из одного котла со мной.
– А кто сидит справа от тебя?
– Мой молочный брат Кельтхайр.
– И давно он там сидит?
– С тех самых пор, как я оказался за одним столом с воинами.
Она ничего не сказала мне. Кельтхайр не слышал нашего разговора, поэтому не донимал вечером упреками и подозрениями. Я приказал своим людям, чтобы они вели себя вдвое осторожнее, но наутро у Серого была новая повязка.
Я осмотрел конюшню. Потом отослал всех. В углу доски были пригнаны друг к другу неплотно. Поддев их ножом, я нашел то, что искал. Подземный ход. Именно через него Саар приходила незамеченной. Я ничего не сказал об этом Кельтхайру. И остальным тоже ничего не сказал. Я снял с плеча золотую брошь, которую мне привезли с юга, и положил на ступеньки подземного хода. Потом опустил доски и заворошил их соломой.
Нога у Серого зажила, и я приказал отправляться наутро.
В ночь перед отъездом я то и дело поглядывал на речку, ожидая появления Саар. Но она так и не пришла.
– Не жди ее, - проворчал Кельтхайр, выковыривая из зубов остатки мяса.
– Пусть бы совсем пропала. Не будет от нее добра. Помни о своих гейсах[5]!
– Я помню. И меня радует, что и ты о них не забываешь, - ответил я.
Кельтхайр посмотрел недовольно, словно я обидел его.
Но мой молочный брат обижался зря. Только два человека на свете знали о моих воинских запретах. И Кельтхайр был одним из них. Когда мне исполнилось шестнадцать, то под священной омелой я получил королевские зароки - не доверять женщинам тайн, не иметь наложниц, не казнить невиновных, не стричь волос. Пока я соблюдал эти правила, стоял мой мир. И легко было уничтожить его, лишь единожды поддавшись слабости.
Утро отъезда было сумрачным. Дождик мелко сеял с небес, и с востока пролетели две птицы.
– Хороший знак, - сказал Кельтхайр.
Мы гнали свиней, я накинул на голову капюшон и не желал ни с кем говорить. Через полдня езды, один из разведчиков вернулся. Он приблизился, и у него было бледное лицо.
– Говори!
– приказал я.
– Впереди на дороге сидит женщина, - ответил он.
Кельтхайр говорил потом, что я поступил не мудро. Я вытолкал возницу и сам погнал колесницу вперед. Но не дело Кельтхайру решать, где я поступаю мудро, а где не очень.
На дороге сидела Саар. Я сразу узнал ее по густому пучку русых волос. Таких кудрей нет ни у кого на острове. И пусть тот, кто считает по иному, осмелиться сказать мне это в лицо.
Саар щипала струны арфы, и когда я подъехал, вдруг улыбнулась.
– Привет тебе, Конэйр! - сказала она.
– Ого!
– изумился я, улыбаясь неведомо чему.
– Ты признала мое имя?
– Только у одного человека в этой стране может быть брошь с изображением змеи, - ответила она.
– Ты все еще хочешь, чтобы я поехала с тобой?
– И желание мое усилилось с последнего нашего разговора, - ответил я.
– Тогда послушай, что я скажу. Так вышло, что у меня после смерти родителей осталось не мало - пять сестер и три брата. Им нужен хороший дом и заботливые опекуны. Сможешь ли ты помочь в этом?
– Смогу, - ответил я, не задумываясь.
– Я отправлю твоих братьев в Антрим, в школу друидов, а сестер - к своей двоюродной тетке по матери. Она воспитает их с усердием.
– Тогда я обещаю, что буду сидеть по левую руку от тебя до тех пор, пока тебе не изменит удача.