Ведьма, пришедшая с холода (сборник)
Шрифт:
— Наверно, мог бы, — ответил он. — Но я уважаю правила. Малейшее прикосновение — это долг. — С торжествующим смехом он снял коня и съел белую пешку. — Спасибо, что подождали, дорогая. Я высоко ценю вас: ваша работа в прошлом году была выше всех похвал. Вы образцовый гражданин и сотрудник.
— Благодарю вас, товарищ Кометский.
— Пожалуйста — Саша. Наедине можете звать меня так.
— Я лишь выполняю свой долг, — сказала она и, поскольку неразумно не подчиняться начальнику в его кабинете, добавила: — Саша.
— Конечно. — Он обошел свой стол, крутя белую пешку между большим и указательным пальцами. — Ваши разработки значительно продвинулись. Вы приобретаете оперативные навыки и уважение, а ваши случайные личные связи создавали минимальные трудности для безопасности посольства.
Надя не позволила себе напрячься, но и не расслабилась. Это не угроза. У нее были любовники, как и у других сотрудников. Физический мир требовал удовлетворения физических нужд. В том, что ее любовники настаивали — слишком часто — на неверной интерпретации природы ее или своих потребностей, не было ее вины: но ей не нравилось, что КГБ вмешивается в ее дела.
— Моя личная жизнь не мешает работе. Но мне не всегда удается находить партнеров, которые понимают, что я предпочту партию им.
— Вы не первая сталкиваетесь с этой проблемой.
Предлагает обыденное объяснение? Бесцеремонно отвергает ее оправдания? И так, и так? Ни то, ни другое?
— Рада узнать, что я не одинока.
— Отнюдь. Я планирую порекомендовать вас начальству.
Планирует. Так вот какова цель этой беседы. Показал и кнут, и пряник. «Какой стороной мне к вам повернуться, товарищ Кометский? Как далеко, вы хотите, чтобы я зашла?»
— Благодарю вас.
Кометский поставил пешку на промокашку на столе и слегка ее наклонил.
— Вы способны замечать преданность тех, кто находится у вас в разработке. Любопытно, обладаете ли вы такой же способностью определять предательство среди сотрудников?
— Не понимаю вас, товарищ.
Он катал пешку взад и вперед, оставляя бороздку на промокашке.
— Вы тесно работаете с товарищем Морозовой.
— Верно. — «Не сомневайся. Доверься инструкциям, планам и дисциплине».
— Вы не заметили ничего... странного в ее поведении?
— Странного?
— Есть в русском языке такое слово, — сказал он с полным отсутствием выражения. Он не сводил взгляда с пешки. — Уверен, вы с ним знакомы.
— Не думаю, что поведение Морозовой... странное.
Он отпустил пешку и посмотрел на Надю.
— Конечно, она ваш начальник. Я ценю вашу преданность. Но, товарищ, начальников много. Я не хочу сказать, что подозреваю в чем-то товарища Морозову.
«Ну разумеется».
— Но ее вербовка не движется с места. Она, похоже, отвлеклась. Она доверяет вам, как хорошему подчиненному. Я просто прошу: если знаете, что я как-то могу ей помочь, если узнаете причину ее неудобства, поделитесь им со мной. — Он положил пешку на ладонь, сомкнул над ней пальцы в кулак, раскрыл — палец за пальцем, обнаружив пустоту. — Я могу унять ее боль.
— Спасибо, Саша, — ответила она. — Я сообщу вам, если узнаю.
— Я рад, что мы поняли друг друга, — заверил Кометский. — Это все, товарищ. Возвращаемся к работе, увы. Буду ждать вашего отчета как-нибудь с утречка.
— Спасибо. — Надя встала и вышла. Конь, как она заметила, покидая кабинет, встал между слоном и ладьей.
***
Драгомир Милович, помощник заместителя министра экономики, часто пил чай в маленьком кафетерии в квартале за углом от здания министерства. Гейб это знал. Он знал, что Драгомир пил чай без молока и без сахара. Знал, что, попивая чай, Драгомир обычно перечитывал газету «Лондон Таймс» двухнедельной свежести, которую приносил на работу в дипломате. Гейб много чего знал о Драгомире Миловиче.
Он знал все эти мелочи, потому что изучил Драгомира, как охотник добычу: разведал о нем все, подкормил и подготовил его к перемене столь трудноуловимой, что тот мог даже и не заметить, как перешел из кандидата в информатора. Гейб взрастил в Драгомире интерес к американской культуре, продал ему песнь свободы. Драгомира не требовалось долго уговаривать. Он видел советские танки в своем городе. Он не был бойцом или дураком. Но он был патриотом.
И Гейб подвел его к предложению, но провалился. Пережив приступ в самый неподходящий момент, он отпугнул Драгомира. Он хотел бы подождать, дать ему время, чтобы прийти в себя, и найти лучший способ сблизиться снова. Но времени на выжидание не было.
И времени скрываться тоже.
Он сел напротив Драгомира в кафетерии, так, чтобы хорошо видеть улицу.
— Здравствуй, Драгомир.
Помощник заместителя министра посмотрел на него, его карие глаза расширились:
— Гэбриел! Рад, что тебе лучше.
— Я тоже рад тебя видеть. — Гэбриел не ответил на улыбку. Она не подходила маске, которую ему придется сегодня использовать. — Нам нужно поговорить об игре в карты.
— Дружище. — Драгомир наклонился. — Ты уверен, что сейчас подходящее время? Кафетерий был почти пуст, но почти — не считается: за прилавком стояла кассирша, в трех столиках от них старушка хлебала суп.
— Давай выйдем, — предложил Гейб. — Оставь чай. Ты вернешься.
На улице было шумно, людно. Мимо проносились машины. Гейб взял Драгомира под руку и повел по тротуару.
— Ты знаешь или подозреваешь, о чем я собирался попросить тебя в последнюю нашу встречу. На кого я работаю. Как ты можешь помочь.
— Гэбриел. — Драгомир остановился. Гейб повернулся к нему. — Я не понимаю.
Гейб говорил ровно и тихо.
— Понимаешь. Но я хочу, чтобы ты делал вид, будто не въезжаешь, будто мы спорим, например, о карточной игре.