Ведьма: тьма сгущается…
Шрифт:
Замолчали. Митя курил и стряхивал пепел в горлышко допитой бутылки. Открыли окно, чтоб проветрилось.
– Рассказывай, чего пожаловал! – сказал Вовка.
– Мне нельзя к себе, – ответил Митя, – я бабок торчу.
– Много?
– Угу. Лысый, сука, караулит.
Митя докурил и открыл вторую бутылку, отпил глоток и сказал:
– Давай ведьму обчистим.
Вовка застыл со стаканом в руках.
– Не шути так.
– Ну а чё! Слышал, она при деньгах была. Не зря вон и менту тому на лапу давала. Наверняка и золотишко есть. Что за ведьма
– Погоди-погоди! – воскликнул Вовка. – Ты совсем с-дубу-рухнувший? Я не пойду никого грабить.
Митя подлил себе и Вовке.
– Родственников у неё нет, значит, менты изымут шмот. Эти суки всё себе заберут, нагреют руки, а так и ты подлохматишься, и я должок верну, а то, чувствую, Лысый мне голову свернёт скоро.
– Я – пас! – сказал Вовка и полез в шкаф. – Мне на работу утром.
Достал моток матраса, пожелтевший и местами облезлый, бросил на пол, взял свой стакан и махом допил оставшееся пиво.
– Ну и хрен с тобой, сам пойду! – Митя развернул матрас и улёгся. – Друг ещё, называется…
Вовка потушил свет и упал на кровать. Митя ещё копошился со своим матрасом, но вскоре притих. По потолку поползли тени голых деревьев, цепляясь ветками за узоры пятен от водяных подтёков.
«Вот так всегда, – думал Вовка, – любое «нет» на его дурацкие идеи, и всё! – мир остановился. Сам пойдёт – делов натворит».
– Мить! – тихо сказал Вовка, но ответа не последовало. – Митя, я знаю, что ты не спишь.
– Ну чего?
– Сколько ты торчишь?
Митя не ответил. В тишине Вовка слышал лишь его дыхание.
– Митяй!
– Считай, пять. С процентами и того больше получится.
Вовка тяжело вздохнул:
– Ладно, завтра пойдём. Но это первый и последний раз!
II
На разнарядке Илью Мамаева и Семёна Жилина послали на опись имущества по адресу улица Бирюзовая, дом 5. Казалось бы, плёвое дело, но Мамаев решительно отказался туда ехать. Это был второй рабочий день, ведь ещё недавно Мамаев сломя голову бегал по врачам. Больничный закончился, так что получалось как в пословице: «Из огня да в полымя».
С прошением не посылать его на опись он помчался к майору Грушину. Тот грузно сидел за столом и перебирал бумаги. Маленькие обезьяньи глазки бегали по страницам документов, пока Мамаев не прочистил горло и не начал:
– Товарищ майор, я хотел бы, если можно, отказаться от дела по описи.
Грушин поднял взгляд и устало вздохнул:
– Это почему?
– Видите ли… – Мамаев шагнул ближе к столу, – я только с больничного, сами знаете, почему. Боюсь я идти туда!
– Мамаев, ну чего ты нудишь? Я, конечно, понимаю, что у тебя свои тараканы, но работа не ждёт…
– И всё же, может у вас найдётся дело, не связанное с этой… – он перешёл на шёпот, – ведьмой?
Грушин облокотился на стол и сложил руки в замок:
– Кадров не хватает, двое недавно перевелись, один в следаки пошёл после повышения. Так ещё и ты носом воротишь. Не хочешь, пойдёшь работать в
Мамаев молчал, глядя на свои бородавочные руки и будто взвешивая, что же важнее: работа или здоровье. Но дома ждала жена и двое маленьких детей, так что выбор был очевиден.
– Хорошо, – сдался он, – только ничего трогать в этом доме я не буду. Пусть Жилин занимается.
– Ну, вы уж там сами разберитесь, кто, что и у кого будет трогать. Как дети малые, ей богу, – отмахнулся майор, достал серую папку и вновь уткнулся в документы. – Давай, Мамаев, мне работать надо. Тебе, кстати, тоже.
Мамаев покинул кабинет. На улице уже ждала машина, за рулём сидел Семён Жилин. Он махнул Илье из открытого окна и завёл мотор.
Дом находился на окраине посёлка, где пяти и девятиэтажки сменяются частными домиками, а асфальт – ухабистыми дорогами, покрытыми щебнем. Они проезжали деревянные бараки на два хозяина, давно брошенные развалины из песчаника и серые, будто укутанные в шубы, покосившиеся, но казавшиеся тёплыми дома. Ехали медленно, объезжая глубокие ямы или кочки. В окне плыли номера домов: Бирюзовая 15, 13, 11, 9, 7… наконец показался нужный дом с почти набело выцветшим номером 5 на кривом облезлом заборе. Только крохотные кусочки потемневшей краски говорили о том, что забор когда-то был синим.
Мамаев вышел из машины и, щурясь от яркого солнца, закурил.
– Хорош дымить, работать надо! – фыркнул Жилин, но глядя на Мамаева, тоже достал сигарету.
Во дворе соседнего дома крутилась чуть сгорбленная бабка с метлой. Завидев полицейских, она подошла и с прищуром спросила:
– Ой, хлопцы, вы к ведьме приехали?
– Да, мать, – отозвался Мамаев. – Что-то случилось?
– Бог с вами! Как эта тварюка сдохла, так всё нормально стало. Я испекла сегодня пироги. Загляните в гости, угощу!
– Спасибо, мать, но мы сыты, – отмахнулся Жилин.
Мамаев крепко затянулся, и бабка, взглянув на его руку, сплошь покрытую волдырями, нахмурилась и отшатнулась. В последнее время этот взгляд стал для Мамаева вечным спутником. Он узнавал его постоянно: в магазинах, на работе, прогуливаясь по улицам. Даже жена и дети смотрели на него этим жалостливо-брезгливым взглядом, будто он – больше не он. А недавно на столе нашёл кожаные перчатки – жена позаботилась. Он даже поносил их пару дней, но в них руки сильно потели и натирали. Потом начинали зудеть, и он расчёсывал бородавки до крови.
– И всё-таки, как появится минутка, – бабка подмигнула, – заходите, пироги отменные и чай вкусный.
– Благодарим, мы на работе, – отрезал Жилин, выбросил окурок и пошёл к дому ведьмы. Мамаев нехотя поплёлся за ним.
Они вошли. В доме царил мрак. В нос ударил запах мертвечины и залежалой пыли. Все окна были завешены шторами и почти не пропускали свет. Жилин чертыхнулся, споткнувшись в темноте. Мамаев пошарил по стене в поисках выключателя, а не найдя, включил фонарик: под ногами лежал кудрявый коврик, напоминавший собачью шкурку.