Ведьмаки и колдовки
Шрифт:
— Куда?
— В нумера, дорогой мой. Будем из тебя человека делать.
Каким образом Аврелий Яковлевич собирался сие провернуть, Лихослав не знал, но был рад переменам. Все ж таки ожидание изрядно вымотало.
И значит, не пристрелят, как пса бешеного, и не запрут в четырех стенах на веки вечные, что было бы хуже… пристрелить — оно честней как-то…
Поднимались.
И встреченные люди почитали Лихослава стороной обходить. Знали? Откуда?
— Не волнуйся, крестничек. — Аврелий Яковлевич шел неспешным шагом, опираясь на свою тросточку, сова на которой несколько потемнела. — Людишки — твари
— Откуда? — поинтересовался Лихослав, провожая взглядом пару улан, которые держались поблизости, делая вид, что не следом идут, а прогуливаются по собственной, так сказать, исключительной надобности.
— Да нашелся… один молодец, который на сенсации заработал… — Аврелий Яковлевич повернулся к уланам и бросил: — Прокляну так, что только на коз вставать и будет…
…уланы мигом исчезли.
— И что теперь?
— Ничего, крестничек. Поговорят недельку-другую, власти поругают за бездействие, а там и новая сенсация, глядишь, сыщется…
— А мне что делать?
— А что тебе делать? Чего хочешь, то и делай, только сначала в нумера… ты не думай, дорогой, что у меня к тебе веры нет. Я-то ведаю, что ты у нас тварь одомашненная, но тебе самому спокойней будет… да и мало ли… не надобны нам инциденты в жизни…
Лихослав по-прежнему ничего не понимал, но покорно сел в экипаж, который дожидался Аврелия Яковлевича. Ехали в молчании до самого Гданьска, до коронной гостиницы.
— Ты, крестничек, главное, к людишкам снисходительней будь, — сказал ведьмак, когда пролетка остановилась. — Оне, людишки-то, в своих страхах плутают, навыдумывают себе всякого, а потом боятся…
— Полагаете, волкодлаков бояться не надо?
— Надо, — ответил Аврелий Яковлевич, отмахнувшись от швейцара, который со всею поспешностью бросился к высокому гостю, дверцу открыл, ручку подал. — Только… я не о том, Лихославушка. Ославили тебя, конечно, знатно, но… ежели по уму, то разве ж можно этакой газетенке верить? А они вон верят… и сами себя пугают. И маются промеж страхом и любопытствием, которое заставляет в чужие дела нос совать.
Швейцар проводил Аврелия Яковлевича взглядом, в котором Лихослав не углядел ни страха, ни любопытства, но лишь затаенную надежду, что сей высокий, однако зело неудобный гость в скором времени все ж отбудет. Аврелий же Яковлевич пересек холл, не обращая внимания ни на дам, кои, завидев Лихослава, застыли, верно, в ужасе, а одна таки вовсе чувств лишилась, ни на кавалеров, потянувшихся к оружию…
…дерьмово получается… газетенка? «Охальник», надо полагать… и если так, то небось каждый человек в королевстве теперь знает, что Лихослав Вевельский — волкодлак…
И что думают? А то и думают, что сам бы Лихо думать стал. Отпустили его по праву княжеской крови, тогда как по справедливости должны были пулей серебряной одарить да колом из благородной осины. И чеснока в пасть, с чесноком оно завсегда верней.
Сколько таких желающих найдется? А ведь прав Аврелий Яковлевич, хотя это-то он вслух не сказал… прав, появятся людишки, которые решат справедливость восстановить… и ладно, если только за Лихославом охота будет…
— Перестань. — Аврелий Яковлевич остановился перед дверью нумера для новобрачных, о чем извещала латунная табличка. — О дурном успеешь подумать. Ныне же давай
— И что хорошего?
— Ты живой. — Дверь Аврелий Яковлевич открыл пинком. — И это хорошо, крестничек. А остальное как-нибудь да сладится.
Пожалуй, в этом ведьмак был прав.
Он живой.
И Евдокия жива… и, наверное, переживает… записку бы послать, а после…
— Есть хочешь? — поинтересовался Аврелий Яковлевич, отправляя трость на подставку. Пальто его, иное, но не менее богатое, нежели прежнее, исчезло в гардеробном шкапу, где, как успел заметить Лихо, были и плащи, и пальто, и даже бобровая тяжелая шуба.
— Нет.
— Врешь.
— Спешу.
— К девице своей? От и правильно, поспеши… оно чем жалостливей выглядишь, тем лучше…
— Она волнуется.
— А то, было бы странно, когда б не волновалась. — Аврелий Яковлевич снял рожок телефона и велел: — Обед принесите. На двоих. Что? Да что есть, та и несите… а девицу твою Себастьян успокоит.
— Скажите еще, что утешит, — мрачно сказал Лихослав, понимая, что обедать придется. Честно говоря, он был голоден. Не то чтобы в заключении не кормили, кормили, и весьма неплохо, следовало полагать, Севастьяновыми стараниями, ибо сомнительно, чтобы обыкновенным заключенным доставляли свиную шейку под соусом из белых грибов, фазаньи ножки, перепелов, начиненных можжевеловыми темными ягодами, и прочие изыски, не говоря уже о вине. Но та еда в горло не шла…
— А понадобится, то и утешит, — хмыкнул Аврелий Яковлевич, проводя ладонью по бороде. — И не сверкай глазищами, не сверкай. Говорить будем… для начала.
— А обед?
— Обед разговору не помеха… иди вон, пока несут, вымойся, а то тюремным духом от тебя несет. Я ж к нему издавна нервически отношуся.
Лихослав крепко сомневался, что понятие «нервически» вовсе было известно ведьмаку, однако спорить не стал. И не удивился, обнаружив в ванной комнате смену одежды.
— Садись. — Аврелий Яковлевич сам отодвинул стул, и этакая любезность поневоле насторожила. — И ешь. Готовят здесь прилично…
С этим Лихослав согласился: фрикасе из кролика с раковыми шейками было отменным, да и семга, на гриле жаренная, политая топленым маслом и цитроном, удалась…
— Вот что, крестничек, — Аврелий Яковлевич уселся напротив, сам не ел, но лишь смотрел, рукою щеку подперши, с умилением, почти с восторгом, от которого Лихославу становилось неловко, — отпустить тебя отпустили, но…
— Присматривать будут?
— Не без этого… я и буду, раз тебя на поруки взявши.
— Спасибо.
— Пожалуйста. — Мизинец Аврелия Яковлевича с розовым, но ребристым ногтем скользнул по краю тарелки. — Когда б не это дерьмецо трепливое, оно легче было бы… вот за то людишек и не люблю, что по-за мизерной выгоды ближнего утопят…
Кто ему услужил, Лихослав уточнять не стал, и без того ясно было.
— В ином каком разе король попросту сделал бы вид, что знать о тебе не знает и ведать не ведает…
— А теперь знает?
— И знает, и ведает, и потому должон действовать сообразно закону. Или придумать, как оный закон обойти. Волкодлака на свободе оставить… сам понимаешь. Ты ешь, крестничек, это я так, чтобы ситуацию в целом обрисовать…
— Монастырь?
— Ну… многим эта твоя идея пришлась бы по нраву…