Ведьмаки и колдовки
Шрифт:
— Дорогая Габрисия, — он неловко поднялся и сунул зонт под мышку, — понимаю. Я слишком тороплю события, однако же подумайте, разве вы найдете пару более достойную вашей красоты?
Тут он несколько покривил душой, поскольку в той же «Хронике» имелись и первые четыре пункта, но сын мэра был связан обязательствами, да и про иных ходили такие же слухи, так что пан Вильгельминчик в будущем году имел все шансы получить почетное звание самого завидного холостяка.
— Красоты? — странным голосом переспросила она. —
— Что? — Пан Вильгельминчик вопроса не понял. — Конечно… вы же красивы.
— А если перестану быть красивой?
— Как?
— Как-нибудь… скажем, ваша ревнивая полюбовница в лицо кислотой плеснет…
— У меня нет ревнивых полюбовниц…
— Или заболею… к примеру, оспой… проклянут… да мало ли что в жизни приключиться может.
Престранный разговор ставил пана Вильгельминчика в весьма неудобное положение, куда более неудобное, нежели недавнее, с зонтиком и кольцом.
— Просто представьте, что я, ваша супруга, стала вдруг… уродлива. Что тогда?
— Н-ничего… наверное. — Пан Вильгельминчик попытался представить, но получалось не очень хорошо. Его жена уродлива?
Боже упаси!
— А хотите, я скажу что? — Габрисия наклонилась к самому уху. — Вы тогда расстроитесь. И спросите себя, в чем же так перед богами провинились. Вы решите, что наказали вас. И, не желая быть наказанным, сошлете неугодную супругу в какую-нибудь глухую дальнюю деревеньку… а в свете объявите ее больной. Лучше больная, чем уродливая.
Пан Вильгельминчик прикинул и согласился. И вправду, много лучше.
— Сами вы верность, естественно, хранить не будете, заведете любовницу… и вас не осудят. У нас почему-то мужчин не осуждают за измену, это женщинам полагается быть верными. Главное, что о жене своей вы будете вспоминать изредка. Навещать хорошо если раз в году, а может, и того меньше… потом у вас появится мысль, что хорошо бы ей умереть. Нет, на убийство вы не решитесь, слишком слабовольны. Но вот тайные надежды… их ведь не спрячешь… да и то правда, к чему жить некрасивым?
— Вы… — пан Вильгельминчик не нашелся сразу с ответом, — вы… шутите?
— Какие шутки? — Габрисия поднялась. — К сожалению, я серьезна…
— И замуж не выйдете? — уточнил пан Вильгельминчик, подумав, что, возможно, оно и к лучшему. Уж больно странные беседы… идеальной его спутнице надлежит не только идеально выглядеть, но и вести себя соответствующим образом.
— Нет, конечно, нет… не за вас…
Габрисия забрала зонтик.
— И провожать меня не стоит…
Пан Вильгельминчик и не собирался, но за этакий отказ, позволивший ему соблюсти приличия, был благодарен.
Жаль…
…из них получилась бы красивая пара…
Мазена сидела перед зеркалом.
Так легче.
Не приходится смотреть в глаза отцу, который стоял за спиной.
— Я тобой недоволен. — Жесткая рука легла на плечо. — Я очень тобой недоволен, Мазена.
…его недовольство с запахом ветоши и гнили, лавки старьевщика, в которую Мазена как-то заглянула любопытства ради. Тогда она еще не знала, что излишнее любопытство чревато проблемами.
— Я сделала все, что смогла.
Мазена подвинула футляр, который доставили из хранилища. Фамильные изумруды… что еще можно надеть в столь важный вечер? Сегодня объявят об официальной помолвке.
— Ты могла гораздо больше. — Отец коснулся шеи, помогая застегнуть ожерелье. Сработанное в позапрошлом веке, оно было вычурным и тяжелым.
Прочным.
И Мазена представила, как это ожерелье затягивается на ее шее, перекрывая дыхание. Как ни странно, но видение это не испугало, напротив, она подумала, что, возможно, это было бы наилучшим выходом…
Но нет, отец подал серьги.
— Ты не оправдала надежд рода…
— Твоих надежд, Войко, — раздался от дверей скрипучий голос, и тень отца в зеркале дрогнула. На секунду почудилось, что она, эта тень, вовсе исчезнет.
— Здравствуй, дед. — Войко поклонился, и старик Радомил, усмехнувшись, ответил:
— Здравствуй, внучок. Надеюсь, ты не будешь врать, что рад меня видеть?
…тень не исчезла.
Жаль.
— Иди погуляй. — Прадед махнул рукой на дверь, и отец не посмел перечить.
Старику никто не смел перечить.
И если сама Мазена… она и оглянуться-то опасалась…
— Я… действительно всех подвела.
— Брось, — ответил прадед. Он ступал беззвучно, и тяжелая трость в его руках лишь касалась ковра. — Только такой идиот, как мой внук, и вправду мог надеяться, что ты примеришь корону…
Прадед подал венец, украшенный огромными каменьями, более похожими на грубые стекляшки, нежели на изумруды, равных которым не было во всем королевстве.
— Мстивойт вовсе не тот тихоня, которым представляется. И сынок его не лучше. Ты бы, может, и стала фавориткою на годик-другой, но от любови до трона далекая дорога… — Прадед самолично возложил венец на голову. — Да и не дали бы тебе этого года…
— Думаешь… — Голос дрогнул.
— Знаю. Мстивойт не дурак. Он эти хитроумные… — прадед произнес это слово, точно выплюнул, и стало очевидно, что хитроумными он планы внука вовсе не считает, — на раз раскусил бы… и уже ты б отведала бурштыновых слез.
Мазена закрыла глаза.
Верно.
Она думала об этом, как и о том, что идея ее отца… нелепа.
Конкурс? Знакомство с Матеушем?
Его любовь… и не просто любовь, но такая, которая заставит потерять голову… а ведь иначе, чем безумием, не объяснить было бы помолвку и свадьбу.