Ведьмаки и колдовки
Шрифт:
Его оборотни в клан приняли, почетным членом, с правом носить клетчатый плед и гольфьь… и гномы одарили Серебряным Кайлом, а к эльфам он и вовсе испытывал чувство, которое с некоторою натяжкой можно было бы назвать благоговением.
Но это оборотни, гномы и эльфы, а не…
Девица вздохнула и, повесив шаль на спинку кресла, обернулась…
— Вот оно как, — сдавленно произнес его величество, тоже к двери отступая.
Королева осталась на месте.
Только флакончик все же выронила, и старший актор его поднял,
— Прошу прощения, ваше величество, за мой внешний вид. — Он говорил, не спуская с королевы взгляда, под которым ее величество вдруг зарозовелись. — Признаться, я не рассчитывал на подобную встречу…
— И мы тоже, — мрачно произнес король.
Нет, на романы супруги он смотрел сквозь пальцы, понимая, что женщина она не старая, чувственная и долг перед государством исполнившая. Но по молчаливому соглашению запретным страстям Каролина предавалась вне дворцовых стен и до сего дня не позволяла себе столь откровенного проявления эмоций.
Впрочем, сумей король заглянуть в мысли супруги, он, верно, успокоился бы. Сердце ее величества давно уже было отдано князю Щебетневу, пусть не особо молодому и не отличавшемуся красотой, однако же сумевшему увидеть в ней женщину и эту женщину оценить. Себастьян же вызывал у Каролины смешанные чувства. С одной стороны, он был, несомненно, хорош собой и притягателен, и древняя кровь Каролины откликалась на почти животную эту притягательность, с другой…
Ее величество вспомнили вдруг те статьи из «Охальника».
И снимки.
И собственное, как ныне казалось, чересчур благожелательное отношение к людям… подобного толка. Нет, флакончик она приняла, мысленно кляня себя, что не поддержала инициативу супруга, ту, которая с плахой… или, на худой конец, с ссылкой…
— Матеуш, — выдохнула она с упреком, — я понимаю, что тебе скучно во дворце… но не до такой же степени!
Подумалось, что вариант с изнасилованием, еще недавно представлявшийся ей ужасным и губительным для Матеушевой репутации, не столь и плох… нет, конечно, времена ныне вольные, премного демократичные, но… не поймут.
Узнай кто…
Догадайся…
Слухи и…
— Матушка! Вы, кажется, про меня плохо подумали. — Матеуш вновь покраснел, на сей раз неравномерно: щеки его обрели особый пурпурный оттенок, весьма, надо полагать, сочетавшийся по цвету с королевскою мантией, губы и лоб сделались белы. А на носу появилась россыпь серых пятнышек.
— Конечно нет, дорогой! — с притворной бодростью воскликнула королева. — Я всегда думаю о тебе только хорошо!
— А сейчас — плохо!
— Тихо. — Его величеству не понадобилось повышать голос, чтобы в кабинете наступила гробовая тишина.
Матеуш подумал, что после нынешней истории его, вполне вероятно, все же отправят к волкодлакам политические связи
Каролина мысленно набросала проект, каковой пусть несколько и отступал от эуропейских тенденций ко всеобщему равенству и толерантности, но соответствовал ее собственным воззрениям, в последние четверть часа претерпевшим довольно-таки резкие перемены…
Себастьян потрогал шею, пытаясь прикинуть, что ему грозит за попытку совращения наследника престола… он очень сомневался, что его величество станут вникать в детали, разбираясь, кто и кого совращал…
— Рассказывай, — велел король, который просто получал удовольствие. Все же дворцовой жизни с интригами ее постоянными, но весьма однообразными, не хватало событий по-настоящему ярких.
И ненаследный князь, поддерживая рукой сползающее платье, заговорил…
Тот, который жил в Богуславе, точнее, уже стал самой Богуславой с молчаливого ее согласия, снова злился. И более не давал себе труда скрывать эту злость. Он выплескивал ее на Богуславу горстями, и она кричала… правда, криков не слышали.
А он смеялся.
Ее боль его успокаивала. Он пил ее и, когда выпивал до донышка, позволял Богуславе минуту отдыха. Наверное, он мог бы вовсе убить ее, наверное, он даже хотел убить ее, но ему не позволяли.
Пока.
А что будет потом?
Ничего.
Пустота.
И выеденное изнутри тело, будто яблоко червяком. Она не хотела, чтобы так… она не ведала, что творит… и, наверное, он мог бы и дальше держать ее в неведении, но он отчаянно нуждался в ее страхе.
И Богуслава послушно боялась.
— Прекрати, — сказал кто-то…
…сказала…
Богуслава точно помнит, что это женщина… подруга Агнешки…
…и Агнешка, выходит, нашла-таки способ от Богуславы избавиться…
…сама виновата. Так скажут после, когда узнают, кем Богуслава стала. И от осознания справедливости этих слов, а еще собственной беспомощности она плакала.
Тихонечко.
— Если ты ее сожрешь, тебя увидят, — продолжала увещевать та, которой тварь боялась.
Именно страх и осадил ее.
— Правильно, девочка. — Теперь она глядела в глаза Богуславы сразу из всех зеркал, за которыми прятались сонмы проклятых душ. — Именно страх всех и держит… не переживай. Осталось уже недолго. Скоро ты получишь свободу…
От ее смеха зеркала покрылись мельчайшими трещинами. И души забеспокоились. Они, бесплотные, бились о невидимую преграду, расшибая туманные крылья…
— Скоро…
— Что ты сказала? — Ядзита села рядом и взяла Богуславу за руки.
Это прикосновение опалило. И тварь, которая недавно успокоилась, вновь ожила.
— Отпусти!
— Нет. — Ядзита улыбалась. — Давай с тобой посидим… поговорим… о вышивке? Тебе нравится вышивать? Нет? Я вот раньше тоже не любила… а потом как-то… когда заняться нечем.