Ведьмин корень
Шрифт:
– Я слушаю тебя очень внимательно, дорогая, – тихо сказала Айлин.
– Когда нам уже никто в целом мире не может помочь, мы хватаемся за любую соломинку.
– Да.
– Меня знает каждая гадалка в городе, но ни одна не дала мне точный ответ, что же случилось с моим Бравушкой. Чего я только не наслушалась… Живой, мёртвый, утонул, повесился, уехал, скрывается, сменил пол, живёт в казённом доме… Когда не осталось ничего, кроме чёрной тоски, я пошла к одной гадалке, которую все боятся, к Додоне. А она с порога: что ты готова для меня сделать? Могу пирогов испечь, отвечаю. Нет, усмехнулась, пироги не помогут найти брата. Тогда, говорю, может, почистим твой медный таз? А то зарос больно. А вот это ты хорошо придумала,
– Я слышала о Додоне.
– Ну, вот. Залезла я на табуретку, сняла таз и драила его до седьмого пота. Вижу, довольна, вертит таз в руках, гладит, а он блестит-переливается. На стол поставила, стукнула по нему, послушала – и ка-ак погнала меня клюкой! «Уходи, – кричит. – Вон!» А я села на пол и говорю: «Ты меня такую толстую не поднимешь, а сама я не уйду, пока не погадаешь. Убивай, если хочешь, больше мне идти не к кому». Она ещё раз протянула меня по спине, со всей силы, от души… А я реву, но терплю. Видит, намерения мои серьёзные, кликнула внучку, поставила перед ней банку с сухим горохом. А девчушка, кроха такая, пристально на меня посмотрела, достала из банки горсть и бросила в таз, а потом взяла и полбанки сыпанула. Додона одну горошинку из таза в банку переложила. Это, мол, за сегодняшний день, ты отработала. А что будет, спрашиваю, когда я весь долг тебе отдам? А откуда я, говорит, знаю? До того дня ещё дожить надо. Горох в мешочек пересыпала и на гвоздик на стене повесила. Вот и хожу к ней почти три года, стираю, прибираюсь в доме, готовлю, один раз на неделе после работы и обязательно – в выходной. Иногда даже горошину не отрабатываю, а иногда целых три положит в банку.
– Почему ты раньше не рассказывала? – спросила Айлин с участием.
– А чего жалиться? Это испытание, а я же сестра героя. На прошлой неделе Додона последнюю горошину вынула, потом долго таз слушала, хмурая-прехмурая, и наконец говорит: много голосов в далёком туманном лесу, кричат они на нас с тобой, гонят… но не проклинают, что уже хорошо. Ветер воет, птицы крыльями бьют. Опасный тот лес, из-за тебя я сильно рискую. Если случится помереть во время гадания, хочу быть уверена, что Тая одна не останется, она же и так сирота, растёт без отца, без матери. Согласна ты её удочерить, любить и воспитывать как родную? Согласна, говорю, конечно, согласна! К девочке я привыкла, она мне не будет в тягость. Значит, увидим, говорит, что случилось с твоим братом, прознаем его судьбу, которая скрыта сейчас за деревьями. С этого дня начинай терпеть. А когда припечёт тебя так, что почувствуешь – край настаёт, помираешь, тогда начинай ходить по дому кругами. И только потом ко мне выдвигайся. На автомобиле не смей приезжать, только пешком. Нарушишь условие – не расступится лес. Вот, госпожа Айлин, теперь вы знаете мою историю, мои страхи и мои мучения. И как вы думаете, получится у меня?!
– Надейся, – ответила Айлин. – Надейся!
Виктория вскочила на ноги.
– Я знала, что вы так скажете! Спасибо! Сердце заходится, как подумаю, что скоро кончатся мои терзания. Теперь, если вы заметите, что я веду себя немного странно, не удивляйтесь, это значит, что приближается час истины. Кажется, этот день уже совсем близко, терпение моё на исходе… Зная, как вы добры и великодушны, госпожа Айлин, хочу обратиться к вам с просьбой. Не разрешите ли вы, чтобы Тая моя жила со мной? Здесь, в Спящей крепости? Я прослежу, чтобы она никому не была помехой, обещаю. Она такая умненькая, смышлёная… Я заберу её у Додоны в тот самый день. Разрешите?
– А сама как думаешь? – улыбнулась Айлин. – Конечно, разрешаю! – Она с трудом прервала поток благодарностей, который обрушила на неё повариха. – Дорогая, пожалуйста… это лишнее… Если хочешь мне помочь, то лучше взгляни на карту, что лежит на колоде сверху, на столике у входа…
Айлин снова вернулась к карточным гаданиям. Брат не одобрил бы, да никто бы не одобрил, но, коря себя, она ничего не могла с этим поделать. Утром смалодушничала: вытащила карту, а потом побоялась, что испортит себе день, и оставила всё как есть.
Виктория бросилась исполнять просьбу.
– Вот, нашла, госпожа Айлин! – крикнула она из холла. – Что мне с ней сделать?
– Просто переверни и скажи, что на ней изображено…
– Здесь, по-моему, кузнец, у него молот в руках! – крикнула Виктория. – Кузнец и лиса! На лисе зелёная шапочка!
– Неужели? Виктория, ты приносишь мне удачу.
Повариха заглянула в спальню.
– Вы меня звали?
– Будь добра, принеси мне эту карту.
– Ой… Простите… – Виктория расстроилась. – Они такие интересные, я стала рассматривать и все перепутала… Но я сейчас найду!
– Не нужно, дорогая, всё хорошо! – с воодушевлением сказала Айлин. – Спасибо.
2
Ухаживали за Джио две молчаливые темноволосые девушки-сиделки, которых наняла Хозяйка. Ходили они в платьях простого покроя, из невыбеленного льна, у одной фартук и накрахмаленная шапочка были розовато-серого цвета, у другой – кипенно-белые. Их величавая медлительность успокаивала.
– Сестра… – звал Джио, и над ним склонялось участливое лицо.
Если бы не жуки, разъедающие его изнутри, он бы, наверное, в первую очередь поинтересовался их именами и благодарил чаще – как они того заслуживали.
Ковыляя с ходунками в туалетную комнату, Джио не смотрел по сторонам, его больше не восхищало великолепие Спящей крепости. По ночам становилось легче, словно натрудившиеся за день жуки давали себе и ему отдых. В эти минуты Джио хотелось с кем-нибудь поговорить по душам – спокойно, а не корчась от боли. Но дежурившая у его постели сестра, в розовом или белом, дремала в кресле, и ему было жаль её тревожить.
При свете ночника он передумал тысячу горьких дум.
Мальчишка сказал, Джио останется здесь навсегда. Мысль об этом была так страшна, что в конце концов Джио научился её избегать. У него ещё будет время, когда жуки выползут из-под кожи и дадут ему вздохнуть свободнее – тогда он подумает, как отсюда выбраться. А если придётся пожить в Дубъюке некоторое время, он поживёт, приспособится.
Мимо комнаты в анфиладе, где он лежал, ходили разные люди, но из-за ширмы его мало кто видел. Правда, бывали и постоянные посетители.
Каждый день его навещал Шаркающий дед в бархатной куртке, молча стоял над ним, и если Джио в эту минуту имел неосторожность застонать, с одобрением тряс головой: вот! то, что надо! И удалялся с чувством глубокого удовлетворения.
Побывала красивая девушка, внучка Хозяйки, смотрела с ужасом на расползшееся по его груди красное пятно.
Однажды пришёл бритый наголо светлоглазый атлет, попросил сиделку оставить их наедине, сел на стул и уставился на Джио.
– Вернулся, значит?
– Что надо? – морщась, сказал Джио.
– Зови меня Котасом. Пришёл развеять некоторые твои иллюзии. Лежишь тут и мечтаешь: оклемаюсь – что-нибудь придумаю, рвану отсюда. Не-а. Не получится. Вещи можно очистить от жуков, человека – нет. Я по роду занятий изучаю архивы. Так вот, никому ещё не удавалось. Это видел? – Котас кивнул на старый табурет под стеклянным колпаком. – Примерно двести лет назад поселился здесь такой же чужак, соблазнившийся камнем. Бегал как заяц и с тупым упорством. Покупал с рук заклинания, будто бы нейтрализующие жуков. Подлечится – и сразу в дорогу. Сначала мог передвигаться по Дубъюку, потом в пределах Спящей, потом только по этой комнате. А последние шестнадцать лет провёл на этом самом табурете. Напоминает домашний арест, но вместо браслета жуки, и они всегда начеку. Не бегай, понял? Скучновато тебе будет сидеть здесь, поджав ноги, до конца жизни.