Ведьмин огонь
Шрифт:
Мерик посмотрел на лезвие, лицо его потемнело, и веки опустились, скрывая угрозу.
Крал сделал шаг вперед и тут же понял, что несмотря на отсутствие мускулов, у Мерика была гибкость и точность змеи. И в них таилась настоящая опасность, какая прячется за скрытыми до поры зубами гадюки. Крал перехватил рукоять, оставив свободным большой палец, чтобы лучше маневрировать оружием и стал ждать. По обычаю горцев, он предпочитал дать противнику первым нанести удар.
Что Мерик и сделал, причем, с поразительной скоростью.
Эльф вдруг исчез с того места, где стоял, и оказался за ближайшим валуном. В кулаке у него блеснуло лезвие настолько острое и настолько тонкое, что казалось лишь тенью. И Мерик прыгнул из-за камня так стремительно, что Крал даже не смог уследить за его движением. Только каким-то шестым чувством он понял это движение и едва успел поднять топор, чтобы отразить удар прямо в живот. Он не видел нападения, но сумел отразить его, ударив по кинжалу с такой силой, что выбил из рук Мерика. Эльф отступил на шаг, поднял оружие, и лицо его вспыхнуло неприкрытой ненавистью.
И тогда Крал понял и то, что эта атака истощила эльфа.
Ни одно существо не может двигаться с такой неестественной скоростью долго. Или в крови у эльфа есть какая-то другая сила?
Мерик произнес что-то сквозь стиснутые зубы.
Крал теперь надеялся лишь на то, что устоит до тех пор, пока эльф устанет. Теперь он взял топор обеими руками, и мускулы на его руках взбугрились от напряжения. Мерик прищурился и стал медленно поднимать кинжал.
Неожиданно свет в пещере резко изменился: слабый свет зеленого камня стал красен, как кровь, и оба противника одновременно обернулись посмотреть, в чем дело. Перед ними стоял Толчук, и руки его были высоко подняты над головой, а в этих чудовищных руках лежал камень размером с бычье сердце. Именно от него и исходил этот слепящий кровавый свет, словно воплотившийся гнев огра.
— Остановитесь! — громовым голосом крикнул он, и эхо загудело под сводами: — Вы клялись! Вы братья! А брат не должен убивать брата!
Но не слова Толчука, и не слепящий свет красного камня заставили Крала опустить топор, а выражение стыда и боли на лице огра. Внезапно Крал почувствовал, что и его лицо заливает краска стыда, а Мерик молча опустил голову и кинжал исчез из его руки. Крал так и не понял, куда он делся — оружия не было ни на полу, ни в ножнах, да и ножен тоже не было.
— Почему вы деретесь? — спросил Толчук, опуская камень.
— Из-за ведьмы.
— Крал, похоже, ты знаешь эту женщину?
И Крал не мог солгать, причем, во второй раз:
— Мне кажется, я знаю, о ком говорит эльф, — тихо ответил он. — Но это не женщина, а ребенок.
— Ребенок или нет, она чудовище, — вступил Мерик. — И я убью ее. И все, кто помогает ей, — исчадия зла и погибнут с ней вместе.
— Но я знаю эту девочку. И видел, как и кто пытались ее убить, и видел, какими благородными и честными оказались ее защитники. А потому с радостью встану на их сторону и, если надо, погибну рядом с ними.
Слова Крала поколебали уверенность Мерика:
— Но оракул из Сельфа предупреждал…
— Меня не интересует, что там сказали оракулы! Пророчества чаще всего произносятся таким туманным языком, что понять их правильно почти невозможно. Открыто и честно говорят только скалы.
Камень в руках Толчука стал угасать, и огр быстро убрал его в набедренную сумку.
— Я согласен с горцем, — грустно сказал он. — Оракулы не всегда говорят прямо.
— А пролитую невинную кровь не вернешь, — подытожил Крал. — Ребенок не сделал ничего, из-за чего можно было бы хвататься за нож. И я буду судить о ней лишь по ее поступкам, а не согласно словам какого-то заморского оракула.
Мерик, несколько смущенный, переводил глаза с Толчука на Крала:
— Ваши слова идут от сердца, — пробормотал он. — И я подумаю над ними.
— Но дай слово, что не навредишь девочке, ведьма она или нет.
— Я удержу свое оружие, — нехотя пообещал эльф.
— Хорошо. Тогда пошли дальше, — и Толчук пошел снова вперед.
За ним последовал, убрав топор, Крал.
Мерик быстро обежал горца и пошел посередине. Горец шел, глядя ему в спину, и с души у него так и не сходила какая-то смутная тревога, а из головы не шли прощальные слова Нилен: «Не верьте Мерику».
Эльф лгал и сейчас.
Елена в ужасе прижалась спиной к стене, не в силах отвести глаз от оживающей статуи. Когда ее плечи коснулись камня, лунный сокол вспорхнул и подлетел поближе к хрустальному мальчику. Статую затопил ровный мерцающий свет, но сокол пролетел дальше, в туннель, из которого они недавно вышли. Несколько гоблинов попытались, подпрыгнув, поймать птицу, но, судя по пронзительным крикам, соколу удалось благополучно миновать эту опасность.
Однако теперь даже потеря птицы произвела мало впечатления на девочку. Перед ее глазами развертывалась удивительная картина: хрусталь постепенно становился жидким светом, сначала голова, потом тело; как роза, раскрывающая свои лепестки навстречу солнцу, скульптура словно наливалась все более ярким сиянием.
Но была в этом превращении и боль. Вернее, как, спустя несколько секунд, обнаружила Елена, боль была в ней: ее правая рука стала гореть, словно кто-то натянул на нее слишком узкую огненную перчатку. Девушка поднесла руку к лицу: ничего не изменилось внешне, никаким огнем не горели красные пальцы, но боль становилась все непереносимей.
Она спрятала руку в складках рубашки, словно желая охладить призрачный огонь, и под тканью жжение действительно немного ослабело, превратившись в ноющую боль. Так, стоя с рукой у сердца, Елена поняла, что руку надо держать скрытой от света, исходящего от мальчика. Однако желание броситься к источнику света и смешать две боли все не покидало ее. Девушка начала дрожать. Странное сочетание соблазна и отказа боролись в ее груди. Но память о предупреждении сумасшедшего старика, чтобы она не подходила к статуе, все-таки удерживала ее на месте.
Елена повернулась в сторону этого старика с гоблинами и обнаружила, что тот смотрит прямо на нее. Гоблины оживленно суетились у его ног, их хвосты мотались в разные стороны от возбуждения. Изменения в статуе подействовали и на них. Один, маленький, все пытался вскарабкаться по ноге старика, цепляясь острыми когтями по одежде и прямо по телу. Старик молча смахнул его на пол, по бедру потекли Струйки крови, но Риалто все не отрывал глаз от Елены.
И вдруг он сказал ей что-то, причем губы его свела судорога ненависти.