Ведьмин жребий

Федорченко Юлия

— Я наблюдала за танцем элле, — с готовностью отозвалась Летиция. — Они совсем не злые и предложили мне присоединиться к ним. У меня были крылышки. — Она смущенно улыбнулась. — Такие смешные. Как у лесных фей.

— Ты плясала с элле? — уточнил Ланн. Ему казалось немыслимым, что монстры водят хороводы со смертными. Летиция кивнула. — И как ты очутилась на поляне, позволь спросить?

Голос Ланна был проникнут недовольством, но она не решилась стряхнуть его руку, ощущая ее приятное, умиротворяющее тепло. Помимо того, Летиции льстило, что ульцескор так переживал за нее. Вон как побледнел весь.

— Я вышла на улицу, услышала музыку и решила взглянуть, что здесь происходит. Вот и вся история.

— От любопытства кошка сдохла, — мрачно произнес Ланн.

Она серьезно посмотрела ему в глаза.

— Если бы я не уступила зову Лете, где бы я сейчас была?

— Сидела бы в уютной гостиной и лопала горячие пирожки, — сказал ульцескор. — Вдали от Кайна и другой вероятной угрозы. — Он сильнее сжал ее запястье. — Знаешь, человек, ступивший в этот круг, считается навсегда потерянным для мира. Он не возвращается назад. — Ланн тяжело вздохнул. — Тиша, я не могу следить за тобой день и ночь. Мне нужен отдых, как любому человеку.

— Я ведьма, Ланн, — тихо сказала она.

— Ведьма, которая ничего не умеет.

Он говорил правду, и Летиция промолчала.

— Я плохо спал и предпочел бы отдохнуть еще пару часов, если ты позволишь, — продолжил ульцескор. — И я хочу, чтобы ты, когда я проснусь, была рядом.

Это заявление вызвало краску смущения на ее щеках. Когда Ланн потянул девушку за руку, она не стала противиться и послушно засеменила за ним. В хижине ульцескор заново развел в очаге огонь, подбросив в него сухих поленьев, удостоверился, что несносные гномы вернулись на картину, и с удовольствием растянулся на одеяле.

Госпожа ди Рейз сидела перед огнем, скрестив ноги и чуть покачиваясь.

— А что происходит с теми, кто надоел элле?

Ланн зевнул и повернулся к девушке спиной.

— Элле приводят их на поляну и съедают живьем, — сказал он.

Она откликнулась спустя минуту.

— Незавидная участь.

— Еще бы.

— Ты сказал, что плохо спал. Что тебе снилось?

Этот вопрос застал его врасплох. Ланн не придумал, как выкрутиться, а Летиция явно рассчитывала на ответ. Разве я когда-то тебе врал? И сейчас не стану, подумал он.

— Черная жрица с крыльями мотылька, — произнес ульцескор. — Кажется, я любил ее. Но она умерла у меня на глазах, и я ничего не смог поделать.

Теплая рука легла ему на плечо. Ланн был ей благодарен за эту простодушную ласку, но сейчас ему не хотелось обнажать душу перед кем бы то ни было.

— Тебе было больно?

— Наверное, — согласился он.

— Посмотри на меня, Ланн.

— Нет. Не хочу.

— Почему? — Ланн промолчал, и Летиция склонилась над ним сама: ее волосы упали на лицо ульцескора блестящим черным водопадом. — Это была я? Девушка в твоем сне?

— С чего ты взяла? — спросил он, не отводя глаз. Ланн действительно не знал, так ли это, но ее прямой вопрос, требовавший не менее искреннего ответа, вызвал у него улыбку. — А тебе очень хочется, чтобы это было так, да?

— Мечтай, ульцескор, — быстро отозвалась она.

Как он и предполагал, Летиция убрала руку с его плеча и отодвинулась. Ланн незаметно вздохнул. Ему положено присматривать за девушкой, которая еще не вышла из подросткового возраста и вряд ли в полной мере сознает, что своими действиями разжигает в его душе чувства, весьма далекие от братских. Он знал, как положить конец ее расспросам, хотя бы на время, и пока что это средство действовало безотказно.

— Я так и думал, — многозначительно произнес он вслух. Еще раз зевнул. — Будьте спокойны, госпожа ведьма. Я никому не скажу.

Она презрительно фыркнула, а через несколько минут Ланн, позабыв о бремени забот, которое легло на его плечи, уже крепко спал.

Интерлюдия 2. Всадница без головы

Двойка лошадей в доспехах из черненого серебра мчалась во всю прыть, из-под копыт, увитых струйками белесого тумана, сильно отдающего тленом, летели комья грязи. Открытым экипажем правила женщина в длинном старомодном платье, одну из ее грудей охватывала стальная пластина, к поясу крепилась плеть из человеческого позвоночника, а за спиной висел прямой лук из черного дерева и колчан со стрелами. Прозрачный шлейф платья, беспощадно изъеденный молью, покрывал карету до самых колес. Глаза лошадей горели апокалипсическим светом, и не было ворот, которые не распахнулись бы при их приближении: замки и цепи, не позволяющие дверям отвориться, в одночасье ржавели и превращались в прах.

Высокий человек в капюшоне выскочил на дорогу — женщина резко натянула поводья, лошади встали на дыбы, пронзительно взвизгнули колеса. Незнакомец, посмевший остановить смерть, спешившую к очередной жертве, почувствовал, как волосы зашевелились у него на затылке, но не отошел в сторону. Кайн не мог решить, куда смотреть, излагая свою просьбу: собственную голову женщина держала в руке, мертвые глаза беспорядочно вращались, а на лице застыла широкая, бессмысленная улыбка. На шее был ровный, искусный срез — ее обезглавил опытный палач.

— Есть работа для тебя, красавица, — сказал Кайн и изумился сам себе. Его голос звучал твердо, смелость граничила с безумием, и все же он не мог не испытать гордости, стоя здесь и разговаривая с бессмертной дуллахан так, словно она была девочкой на побегушках. — Возьми след. — Он показал ей небольшую прядь светлых волос, перевитую лентой из красного атласа. Этот локон Кайн украл у ведьмы, заменив его своим. Лошади дуллахан славились тем, что могли учуять жертву за несколько миль.

Женщина повернулась к Кайну спиной, откинула в сторону шлейф и принялась искать что-то в кузове кареты среди черепов, поминальных букетов со смятыми, засохшими лепестками, обломков каменных надгробий и траурных свечей. Когда он устал от ожидания, дуллахан швырнула ему под ноги лохань с теплой кровью, обрызгав Кайна до колен. Он коротко, истерично рассмеялся. Этот жест означал: 'Если не уберешься — ты следующий'. Кайн рассчитывал, что теперь она натянет свой смертоносный лук и будет целиться ему в голову. Вместо этого дуллахан сняла с пояса плеть и несколько раз яростно хлестнула по земле. Плеть из позвоночника выплясывала в дорожной пыли, а Кайн то ли не мог сдвинуться с места, то ли не хотел.

Дуллахан взмахнула плетью, на сей раз целясь по глазам Кайна. Ему пришлось отшатнуться, когда кнут прочертил на груди кровавую полосу, разорвав куртку из дубленой кожи. Он ахнул от боли, капюшон упал с его головы, ветер разметал белокурые волосы, сводившие с ума смертных женщин, но не имевшие никакой власти над давно умершими. Дуллахан не собиралась ему подчиняться и не желала слушать его предложения. Кайн слишком много о себе возомнил; он позабыл, что принадлежит к человеческому роду и не смеет указывать полубогам.