Ведьмина дорога
Шрифт:
– Я в тебе не сомневался, Болотник, – вдруг раздался знакомый голос, и деревенские прянули в стороны, пропуская Даргана Громобоя. – Оправдываешь свою славу.
– Она не пыталась сбежать, – сухо отозвался Марий. – Не в том была состоянии.
Я не сразу почувствовала, как его хватка изменилась, и плечо словно сдавили железные тиски.
– Что ж. Я рад, что ты не добил ее, а привел ко мне. Завтра на рассвете мы отправимся в Школу Дейва, где ведьма встретится со своей судьбой. Но прежде мне стоит сказать пару слов добрым людям, все это время принимавшим нас под своими крышами… - Дарган повернулся спиной ко мне и Марию и воздел руки, привлекая внимание
– Люди! Благочестивые, честные люди! В ваш дом пришло Зло. Вы не смогли отказать в помощи одинокой девушке, и за это хвалам вам – вашим горячим сердцам, полным снисхождения и заботы о несчастных, попавших в беду. Но девушка эта оказалась порождением черного колдовства! В ней нет ничего искреннего – только безумная кровь ее предков – лаум, от которой нельзя ни сбежать, ни откупиться, ни позабыть о ее существовании!
С каждым его словом я словно погружалась в небытие, глохла и растворялась. Впрочем, нет. Не растворялась. Пряталась. Так далеко и глубоко, что достать меня оттуда не смог бы никто, даже если б Громобой решил взрезать мою грудь и вырвать еще бьющееся сердце.
Но он не приставил к моим ребрам черный меч. Он просто продолжал говорить.
– Вы позволяли ей касаться своих тел, но она проникала и в вашу душу, пуская там ростки ереси. Вы сами не заметили, как подчинились ей!
Толпа – не было сил назвать этих существ людьми – жадно подалась вперед, ловя каждое его слово.
– Я же говорила, что она нечистая! – выкрикнул вдруг знакомый голос.
Я подняла голову, пытаясь расплывающимся зрением углядеть, кто наконец решился открыть истинное ко мне отношение. И почти не удивилась, увидев довольное лицо и платье цвета крови. Аника.
Я долго носила в себе страшную правду о болезни Марьяны, но накануне зимних месяцев все же рассказала Артемию, что морового червя в его младшую дочь кто-то подсадил, воспользовавшись темным обрядом. Голова тогда только кивнул, запоминая сказанное – и о сути обряда, и о том, что проще всего его провести самым близким. Жаль, я не спросила его после, нашел ли он виноватого, а своими подозрениями делиться не стала, не желая вмешиваться в семейные дела. Видимо, голова предпочел закрыть глаза на мои предупреждения. Или, чего хуже, поделился ими со старшей дочерью.
И теперь сестрица Марьяны дождалась возможности отомстить.
Я не вслушивалась в ее слова, но по людям прокатилась волна изумленного шепота. Я горько усмехнулась. Наверняка она сейчас честит меня почем зря. Все это я когда-то уже слышала и сомневалась, что узнаю что-то новое, потому лишь снова опустила голову, завешивая лицо волосами.
– ... рагана! – взвизгнула Аника особенно высоко.
– А ты откуда знаешь? – неожиданно прозвучал голос Богуяра. Сын печника, до сих пор удерживаемый твердой рукой отца чуть в стороне, наконец вырвался и подскочил к толпе. Аника отшатнулась, хотя от парня ее отделяли другие приреченцы. Ей не дали отступить и скрыться: подтолкнули в спину, призывая выслушать то, что решил сказать Богуяр. Аника запаниковала, ее глаза забегали по сторонам, губы побледнели и задрожали. Я наблюдала за ней сквозь спутавшиеся пряди волос, вяло удивляясь тому, что все еще могу испытывать интерес к чему-то. Дейвасы молчали, но не стремились прервать перепалку деревенских.
Дарган прислушивался с благосклонной улыбкой, по-змеиному изогнув шею. Лицо Мария было непроницаемо. Я случайно подняла на него взгляд и тут же сжалась в комок, спешно уставившись в землю. Зелень глаз дейваса почти растворилась в оранжевом огне. Он касался своей силы прямо сейчас и готов был спустить ее с поводка в любую минуту. Мне показалось, что запахло дымом и расплавленным железом. Дарган то ли не видел, в каком состоянии был его товарищ, то ли не счел его опасным. Я не смогла сдержать горькой улыбки от осознания того, что дейвас и вправду не считал чем-то необычным, если огненосец выжжет всю деревню вместе с жителями. В то же время я видела, как вздулись вены на лбу и руках Мария – как будто он держал груз, тяжесть которого была на грани его возможностей.
Аника выкрикнула тонко и зло, стискивая руки в кулаки и грозя ими Богуяру:
– Все знают, что она ведьма! Зачаровала всех, вот и молчат!
– Ты за всех не отвечай. Говори, с чего решила, что в болезни Марьяны виновата навья тварь? Пан Артемий сказал, и пан Буревестник подтвердил – болотная лихорадка сжигала Марьяну. А ты говоришь иное – так откуда узнала?! Может, это ты его и подсадила, курва завистливая?
Богуяр хлестал Анику словами как кнутом – откуда только голос взялся? – и она вся сжалась. Ее глаза бегали по сторонам. Она должна была либо сказать правду, либо сочинить достаточно убедительную ложь. Вот только Аника терялась, когда вокруг было много людей, я давно это заметила. Вот и сейчас она не смогла быстро взять себя в руки – и сломалась, содрогнулась всем телом и закричала, размазывая по лицу злые слезы:
– Да я это, я призвала нечисть! И козленка отдала, белого с черной звездочкой, чтобы исполнилось все в точности! Потому что я устала, что, кроме нее, отец никого больше не видит! Все разговоры либо о Марюшке его ненаглядной, либо о благополучии волости. А я? Я ведь тоже его дочь! Вот только он не видит меня, не замечает, словно я призраком стала, как только мама отошла в мир иной. Ненавижу!! И Марьянку, и отца, пусть провалятся в Навий мир оба!
– Аника уже тряслась, как в лихорадке, вцепившись в волосы и раскачиваясь из стороны в сторону. Улыбка сползла с лица Даргана: даже ему жутковато, наверно, было видеть, как из человека изливается много лет копимая ненависть и боль. Мне было жаль Анику. Не настолько, чтобы оправдать или сказать, что она ни в чем не виновата, но все же жаль.
– Ты натравила нечисть на собственную сестру, – Богуяр покачал головой, с презрением глядя на женщину. – После этого еще смеешь наговаривать на рагану? А чем ты лучше нее?
Из раздавшейся в стороны толпы вышел Артемий. Его лицо постарело разом на десять лет, и я поняла – не простит. Он смотрел на Анику как на пустое место, а она, позабыв, о чем только что кричала, цеплялась взглядом за его лицо и протягивала к нему руки.
– Ты мне не дочь боле, – глухо бросил голова и повернулся спиной к женщине. Аника постояла мгновение, неверяще глядя в спину отцу, потом не выдержала и сломалась, как сухая веточка – упала на землю и заплакала, горько, точно обиженный ребенок.
Артемий не смотрел на дочь и не слушал ее рыдания. Он поймал мой взгляд и чуть склонил голову. Мне померещилось, что в его глазах что-то блеснуло, но в сумерках чего только не привидится.
– Прости, – глухо выдавил голова. Медленно отодвинулся, смешался с толпой, став одним из них. Я знала, за что он просит прощения. Что между пришлой девчонкой и покорностью колдунам, имеющим власть спалить до основания его волость, выбрал второе. Жизни тех, кого он знал с рождения, оказались важнее.