Ведьмина Ласка
Шрифт:
– Горячий какой, – ахает девчонка.
– Сейчас заберёт твою боль, потерпи чуть.
Потёршись мордой об ногу, котан отступает, демонстративно облизывая лапы.
– Ну а теперь и ты меня проводить можешь, – улыбаюсь. – Ступай спокойно.
Неуверенно Василиса опускает ноги, становиться с опаской. Слежу со странным удовольствием, ну точно как батя, что радуется первым шагам своего детёнка. Наблюдаю с улыбкой, как делает неуверенные шаги, подпрыгивает и хлопает в ладоши.
– Класс! Не болит совершенно!
– А то! Ну а теперь, – чешу затылок, – пойду я. Пока ещё больше не начудили.
– Завтра жду? –
– Как и договаривались, – киваю. Тем более, странный гость так и не появился. Подозрительно.
– Тогда, – вновь румянец раскрашивает её белые щёки, – до завтра?
– Да, буду на обед, вкусняшки с меня, за причинённый ущерб.
– Спасибо, – кричит уже, когда сажусь за руль.
– За что?
– За правду.
Глава 9
Емеля
– ПОДСЛУШИВАЕШЬ?! – злой, писклявый шёпот колет в подреберье. Дёрнувшись, оборачиваюсь на звук. Едва не свалившись, цепляюсь пальцами за штанину, прыгаю цаплей на одной ноге, больно бьюсь о ножку стола. На столешнице в сумерках сеней сидит кукла. Тряпичная. Живая. Я если б не был уверен, что лаской нигде не налакался, точно б решил, что белки пришли навестить.
Не прям уж я алкаш безнадёжный, в самом деле... Да, вечером бывало, у какого-то двора собираются ребята. Молодёжь и постарше народ тоже. Что ж ещё в деревне делать после работы? Те, кто при деньгах, в "Костях" прописались, остальные, чем богаты. Бабка Настасья всем рада, спирт у неё гадость, конечно, зато по карману простому работяге тоже. Не то что забугорное бухло из элитного Кощеевского бара.
В селе говорят, чертовщина творится у них там в заведении. Кто во что горазд рассказывают. Мол, спаивает и потом должником ходишь век на побегушках. Так-то у любого займи и тем же закончишь, Кощеем для того быть не надо, а всё равно болтали, что состояние на костях человеческих сколочено у местных мажоров.
– Чур меня! Бесовщина какая! – синие, не вышитые, не нарисованные, будто живые глаза голодным комарьём впились в рожу.
– Я Всё РАССКАЖУ! – вроде и шепчет, а как молотком по бетону такой звук. Морщусь, оглядываясь. Ещё не хватало, чтобы Васька меня в избе опять спалила незваным гостем, объясняй потом - откуда взялся, да зачем пожаловал. Дураку ясно, что не за сахаром. Она, может, и баба, но не прям чтоб совсем дура... Глаза красивые, умные.
– Да даром мне не надо слушать ещё! – это ж до чего дошёл! С куклой тряпичной беседовать, оправдываюсь, как перед человеком. То ли одичал за всё время в звериной шкуре, то ли сам не знаю, что за дела! К людям всегда тянулся. Чем меньше любили меня, тем больше той любви хотелось. Зависть брала, что другие, меня с виду ничем не лучше как сыр в масле, а я с рождения не пришей кобыле хвост. Только и нужен, что оводов да мух с крупа гонять.
– То-то припёрся ночью, и Ваське под бок сразу! Что мужиком кобель был, что зверем. Говорила я: могила исправит, а всё вторые шансы им подавай! Свет не померк. Тьфу, – кукла неловко поднялась на скрученные жгутики ног и принялась расхаживать по столу. Свет из окна падал длинными тенями и казалась она страшной, как из фильмов ужаса. У нас с бабкой телевизора не имелось, но в селе на улице аж пять домов были зажиточными. И там видел страхолюден
– Подойдёшь к Ваське, я тебя сдам, ясно? – кукла остановилась на самом краю, вытянулась в окно заглянуть, и лицо тут же посветлело, как мамка за дитём наблюдает, честное слово! Жутко, кровь в жилах стынет. Да что я, не мужик всякой бесовщины бояться?! Вырос уж!
Я, как батьку сняли синего с балки сарайной, трусил до усрачки. Днём-то хорохорился ещё, а как ночь – к бабке под бок бегал. Мать не слишком привечала-то. А потом, и года не прошло, ушуршала в город. Сначала пела, что денег заработает и заберёт, но я знал, что врёт, и не слишком рассчитывал. Мы с бабкой хорошо жили. Впроголодь, правда, зато душа в душу. А как преставилась…до того дико было одному по избе ходить. Всё искал, чем забыться. Средство нашлось, компания тоже. И пошло-поехало. Когда живёшь сам себе начальник, ни перед кем не в ответе, легко под откос. Чуть качнуло не тем поветрием и летишь, как на санях по ледяной горке в февральский мороз.
– Говорю ж пропащий! – будто слыша мои мысли, кукла отвернулась от окна и подбоченилась. Руки, набитые туго, гнулись плохо, как раздутая ливерная колбаса. В сгибах будто вот-вот ткань треснет. – Надо было тебя "того", а не на исправительный срок. Сколько лет прошло, а толку никакого. Иринку в могилу свёл и по Васькину душу припёрся. У-у-у! Ирод! Хуже чёрта лысого! Глаза б не видели! – погрозив тряпичным кулаком, она закрыла глаза, и те исчезли, оставив безликую белёсую рожу, ещё более страшную теперь.
Поморщился, потёр глаза руками. Нет, уселась опять: рот есть, глаз нету. Мороз по шкуре бежит.Махнул рукой, поспешно отвернувшись. Откуда она вообще вот это вот всё знает? Про Иринку и остальное?!
– И вовсе не затем, – запоздало ответил. Вышло обиженно, но я ж в самом деле не потому пришёл.
Что мне в селе-то делать? Дом к жилью уж непригоден, родной души давно ни одной не осталось. Те, что были ровесниками, теперь вот старые мужики уже, повыросли, семьи завели. Это я как застрял в зверином теле, так и остался. Подозрительно? А то! Ещё решат, что тоже упырь какой и вилами заколют…
У нас в селе с этим быстро! Старики все рассказывают сказки про Навье. А остальные, бабы особенно, только рады. Мужикам-то что? Им бы только не пилили жёны. Попросят упыря вилами – так за-ради бога, только б свой загривок не кусала баба лютая.
– И Иринку не я. Сама утопилась, камня на шею не вешал…
– Зато приплодом одарил! – притихшая было кукла оживилась. Подскочила, как со стола спрыгнет, под ноги мне, будто от личного оскорбления, тычет пальцем, распахнула злые свои глазюки.
– Не со мной одним валандалась, – уверенный в своей правоте, огрызнулся я. Ну, правда ж, не только со мной. До того и к Илюхе-кузнецу захаживала и с Генкой на сеновале лично видал!
– А приплод всё равно твой был.
Вот упрямая тварь! Хуже сварливой жены.
–Тебе-то откуда знать? Чай не докторша с аппаратом...
– Кровь твою дурную за версту чую! Воняет, как от отхожего места, – вздёрнув острую бороду, куколка подбоченилась. – Не смей Ваську соблазнять! Узнаю только — всё ей скажу, тогда на веки вечные зверем останешься. Понял?