Ведьмина сила
Шрифт:
Казалось, я смирилась с этим. И до сих пор… кажется. И я заранее про себя извинялась перед Стёпой. На всякий случай. Подсунула мне его Инга, использовав мою силу не только для портала, но и для аварии, или судьба свела — об этом я уже никогда не узнаю. Да и не хочу знать. Сошлись звезды, пересеклись пути-дороги, и я спасла его, чтобы потом он помог мне. Очень помог. Чтобы я опять его спасла. И, отчаянно, до помутнения в глазах прислушиваясь к себе, я как никогда остро ощущала нашу связь. И ее должно хватить…
Боль появилась внезапно и остро. Невозможно сильно. Накрыла мощной волной
И, вцепившись в раскаленный маяк, с трудом удерживаясь в сознании, я перебарывала, перебарывала, перебарывала… Поступательно, шажок за шажком, отвоевывала у боли собственное тело, гасила чувствительность, как свет в квартире. Один выключатель — одна «комната» — нога, вторая «комната» — поясница…
А в комнате завозились. Заорала не своим голосом баба Зина, что-то грохнуло… И я встала. Отрежь сейчас палец — ничего не почувствую, зато… Маяк полыхал, на ладонях вздувались ожоговые пузыри. Капля силы — стряхнуть отмершую кожу — и на выход. Ехидна пришла. Добротная ловушка, Инга, признаю… Старая сумасшедшая ведьма, ощутив в портале мою силу, клюнула и попалась. Добить и…
Стёпа замер посреди комнаты соляным столбом. За спиной нетопыриными крыльями вихрилась тьма, распахнутые глаза — совершенно белые, лицо восковое, застывшее. Только руки жили своей жизнью, ощупывая локти, пережимая вены в жалких попытках нащупать то, чего нет. Баба Зина прижалась к окну, у открытой балконной двери. В руке — сгусток живого огня, в глазах — контролируемый страх. При виде меня она напряглась, а из Стёпиной глотки раздался такой разочарованный вой…
— Выйдите на балкон, — сипло велела я бабе Зине. — Не справлюсь — убивайте. Обоих. Разрешаю.
И привычным движением остановила чужое сердце. Коллега конвульсивно дернулся, глаза закрылись… и сердце забилось вновь. Мощно, упрямо. И остаточная сила портала собралась в левой ладони, замелькала меж скрюченных пальцев черными молниями. И глаза налились тьмой. И сухой голос хрипло прокаркал:
— Моя! Заберу!
Обойдешься… Я подняла руку с маяком и вложила в удар всю свою силу. Тело Стёпы опутала мелкая черная сеть, впиваясь в кожу, проникая внутрь, останавливая разом все процессы жизнедеятельности, сжимая в тисках непослушное сердце. Могила, сказала Таня. Если сейчас я убью ее в этом теле… то всё, Ехидна не сможет метнуться обратно, к себе… И только не жалеть. Никого. Не сейчас.
А она не сдавалась. Сердце отчаянно дергалось в «путах», на коже вздулись черные вены, из носа, глаз и ушей потекла кровь. Только бы выдержал, только бы не пришлось кромсать «кофемолкой»… Я сжимала остывающий маяк, и чувствовала, как стремительно тает сила, уходит водой в сухую землю — и моя сила, и сила Ехидны. Но моей было больше. Тело коллеги снова дернулось, из горла вырвался каркающий крик, и оно, обмякнув, мешком осело на пол. Сердце дрогнуло и замерло. Совсем.
— Матерь Божья… — пробормотала с порога балкона баба Зина и истово перекрестилась.
А у меня вдруг страшно
— Твою мать… — снова подала голос огненная ведьма и сипло добавила известным матерным, с чувством — с облегчением.
Я же бросилась к телу. Сил осталось чуть, но хватить должно. Снять «путы», завести сердце… Раз, второй, третий… Времени прошло — всего ничего, он не ушел далеко и точно не за порогом, чувствую…
— Маруся, — присела рядом со мной баба Зина. — Марусь, он же… всё.
Ничего подобного… Я вцепилась в надежду на нашу связь и работала, работала, работала… По лицу тек не то пот, не то слезы, глаза ничего не видели, успокаивающий голос бабы Зины звучал где-то очень далеко… и мерзко воняло паленым. А ну возвращайся, засранец, хватит меня пугать!.. Еще одна попытка, наверно, сотая — и сердце дрогнуло робко, запульсировало слабо. И я вывернулась наизнанку, отдавая ему свои последние резервы, наполняя жизнью, исцеляя… возвращая.
Вот теперь… всё.
Кажется, я потеряла сознание. Пришла в себя от резкого запаха и села. Баба Зина, взъерошенная и бледная как привидение, улыбнулась и поставила на пол пузырек. А Стёпа дышал. Ровно и размеренно, спокойно и сонно. Только кровавая маска на лице — страшным напоминанием, а в остальном… Жив и клинически здоров. Умыть, отправить домой — и без сонных заклятий проспит до утра.
Я промассировала виски и снова осмотрела свои локти. Ни следа проклятья. Ни на мне, ни на коллеге. Я использовала последнюю каплю тьмы, замершую на кончиках пальцев, но в Стёпе ничего на нее не отозвалось. Сил переворачивать его на спину и проверять татуировку не было, но я и так поняла. Ехидна ушла. Палач во мне больше не чуял жертву. И я поверила. Получилось…
— Ты молодец, — огненная ведьма неожиданно обняла меня за плечи.
И я поняла, что меня трясет. И я вот-вот расплачусь. Нет, не так — зареву с облегчением, избавляясь от напряжения сумасшедших последних минут… и последних лет.
— Поплачь, — баба Зина обняла меня крепче. — Можно. И не стыдно, — погладила меня по плечу и чмокнула в висок, пообещав: — Я никому не расскажу, что бессердечные палачи умеют плакать. Честно.
Я улыбнулась и расплакалась. Молча. Только по щекам полились слезы, горло сжало спазмом, и в груди стало очень горячо.
…ведь важнее — гораздо важнее победы над Ехидной — то, что Стёпка выжил. И это отнюдь не мое чудо.
Спасибо, Господи…
Глава 6
— Надо бы найти какую-нибудь возвышенность.
— Чтобы точно убедиться, где мы?
— Не где, а когда. Сегодня поистине колдовская ночь.
Терри Пратчетт «Вещие сестрички»
— Что у нас на повестке дня… то есть ночи? — баба Зина пила — надцатую по счету чашку кофе, причем натощак.
Я прожевала — надцатый по счету пельмень и пожала плечами:
— Капище, конечно.