Ведьмино логово
Шрифт:
– Вы, конечно, знаете, мисс Старберт, – начал он, – какие чувства мы испытываем в связи с этим трагическим событием. Я достаточно давно знаю вас и всю вашу семью, и мне нет надобности распространяться на эту тему. – На его добром старом лице было написано замешательство. – Мне крайне неприятно беспокоить вас в такое время, но если вы в состоянии ответить на несколько вопросов...
– Вы не обязаны отвечать, – сказал Пейн. – Имейте это в виду, дорогая.
– Да, вы не обязаны отвечать, – согласился сэр Бенджамен, стараясь подавить раздражение. – Я просто думал, что это избавит вас от необходимости присутствовать
– Конечно, я отвечу, – сказала Дороти.
Спокойно сложив руки на коленях, она повторила все то, что уже рассказала накануне.
Они кончили обедать незадолго до девяти часов. Она пыталась занять Мартина, отвлечь его мысли от предстоящего дела, однако он был угрюм и расстроен и сразу же пошел к себе в комнату. Где был Герберт? Она не знает. Она вышла на лужайку, где было гораздо прохладнее, и сидела там около часа. Затем пошла в кабинет, занялась хозяйственными счетами. В холле она встретила Баджа, который сказал ей, что отнес в комнату Мартина по его просьбе велосипедный фонарь. Несколько раз за это время – сколько это было, она точно не помнит, может, полчаса, а может, три четверти – она порывалась подняться к нему в комнату. Но Мартин выразил определенное желание, чтобы его никто не беспокоил; за обедом он был мрачен, раздражен, и она решила этого не делать. Он будет чувствовать себя лучше, если никто не будет видеть, в каком состоянии у него нервы.
Было примерно без двадцати одиннадцать, когда она услышала, как он открыл дверь своей комнаты, спустился по лестнице и вышел из дома через боковой вход. Она хотела догнать, но не успела, и увидела, что он уже идет по аллее.
Она окликнула его, опасаясь, что он слишком много выпил. Он что-то крикнул ей в ответ, слов она не разобрала, так как речь его была не очень отчетлива, однако походка – достаточно твердая. Потом она пошла к телефону и позвонила в дом доктора Фелла, чтобы сообщить, что он вышел. Вот и все.
Ее медленный грудной голос ни разу не дрогнул, пока она говорила, а глаза были устремлены на сэра Бенджамена; полные яркие губы без всяких признаков помады, казалось, почти не шевелились. Кончив говорить, она откинулась на спинку кресла и стала смотреть в окно, где ярко сияло солнце.
– Мисс Старберт, – сказал доктор Фелл после недолгого молчания, – вы не возражаете, если я задам вам один вопрос?.. Благодарю вас. Бадж сказал нам, что часы в холле показывали вчера вечером неправильное время, тогда как все остальные часы в доме шли правильно. Когда вы сказали, что он вышел из дома без двадцати одиннадцать, по каким это было часам, по тем, что в холле, или действительно без двадцати?
– Ну... – Она озадаченно посмотрела на доктора, затем взглянула на свои часы и на те, что стояли на камине. – Ну да, без двадцати – по верным часам. Я в этом совершенно уверена. На часы в холле я даже не взглянула. Да, время было точное.
Доктор Фелл снова замолчал, в то время как девушка смотрела на него слегка нахмурившись. Сэр Бенджамен, явно раздраженный тем, что снова приходится выслушивать эти никому не нужные пустяки, стал ходить взад и вперед по коврику перед камином. Чувствовалось, что он набирается решимости, чтобы задать свои собственные вопросы, а вмешательство доктора Фелла не давало ему этой возможности. Наконец он все-таки обернулся к Дороти.
– Бадж уже сообщил нам, мисс Старберт, о совершенно необъяснимом отсутствии мистера Герберта.
Она утвердительно кивнула.
– Постарайтесь, пожалуйста, припомнить! Он никогда не говорил о том, что собирается куда-то уехать? Ну, в общем, не можете ли вы припомнить какое-нибудь обстоятельство, объясняющее его отъезд?
– Нет, – ответила она и добавила, понизив голос: – Не старайтесь облекать это в такую официальную форму, сэр Бенджамен. Я не хуже вас понимаю, что именно здесь имеется в виду.
– Ладно, тогда скажем яснее: во время дознания присяжные наверняка дадут этому обстоятельству достаточно скверную интерпретацию, если, конечно, он к тому времени не вернется. Но даже и в этом случае – вы понимаете?.. Существовали ли в прошлом враждебные отношения между мистером Гербертом и мистером Мартином?
– Никогда.
– А в последнее время?
– Мартина мы вообще почти не видели. Он уехал сразу после смерти отца, примерно через месяц, а снова мы увиделись только позавчера, когда встречали его лайнер в Саутхэмптоне. И между ними никогда не существовало ни малейшей неприязни.
Главный констебль был в явном замешательстве. Он обернулся к доктору Феллу, словно обращаясь к нему за поддержкой, но тот хранил молчание.
– В настоящий момент, – продолжал он, – мне ничего больше не приходит в голову. Все это... э-э-э... чрезвычайно загадочно, совершенно, совершенно непонятно. Мы, естественно, не хотим подвергать вас лишним неприятностям, обратимся к вам только в крайнем случае. А сейчас, дорогая, если вы хотите пойти к себе в комнату...
– Благодарю вас, но, если вы не возражаете, – сказала девушка, – я предпочла бы остаться. Это не так... не так... словом, я предпочла бы остаться здесь.
Пейн погладил ее по плечу.
– Не беспокойтесь, я сам позабочусь обо всем остальном, – сказал он, окинув шефа полиции злобным и в то же время удовлетворенным взглядом.
Однако сказать он ничего не успел. В холле, за дверью, послышалось взволнованное перешептывание и затем раздался резкий, пронзительный голос.
– Вздор! – каркнул кто-то.
Это было так похоже на голос говорящей вороны, что все вздрогнули. В библиотеку важно вплыл Бадж.
– С вашего позволения, сэр, – сказал он, обращаясь к шефу полиции. – Миссис Бандл привела горничную, которая что-то знает относительно часов.
– Шагай, шагай! – каркали за дверью. – Отправляйся к ним, девушка, и расскажи всю правду. Хорошенькие дела, доложу я вам, если в доме не найдется человека, который скажет истинную правду! Уф-ф-ф! – заключила миссис Бандл, с трудом переводя дух.
Подталкивая перед собой испуганную горничную, миссис Бандл ворвалась в комнату. Это была невысокая худая женщина; на голове у нее был кружевной чепчик, закрывающий лоб до самых бровей, из-под которого сверкали блестящие маленькие глазки, а в лице, словно посыпанном серой пылью, было столько злобного недоброжелательства, что Рэмпол вздрогнул. Она окинула всех присутствующих свирепым взглядом, в котором, однако, можно было прочитать не столько личную злобу ко всем и каждому, сколько затаенную обиду. Потом она застыла, неподвижно глядя в пространство, отчего стало казаться, что она сильно косит.