Ведьмы горят на рассвете
Шрифт:
Ничего.
Мы идём дальше по роще, тропинки сужаются, деревья сгущаются. Вокруг тишина и прохлада, и вместе с полумраком густой листвы они тревожат меня всё сильнее. Мне теперь даже боязно заговорить первой и нарушить этот удушающий покой. Да и что я могу сказать людям, которые видят во мне умалишённую ведьму, чьим словам нельзя доверять?
Я доверяла кое-кому однажды.
«Яра…»
– Пожалуйста, нет.
«Тебе здесь не место».
– Пожалуйста!
«Слишком
Воспоминания вызывают холодную дрожь. Чтобы отогнать её, пытаюсь припомнить хоть один тёплый момент из прошлого, где всё было хорошо. А ведь кое-что было – мои первые дни, когда я только стала могущественной.
«Где была? – спросила Тата в ту ночь, когда я пробралась обратно в комнату после встречи с Владом. – Ты как будто какая-то другая».
«Лучше или хуже?» – спросила я, прижимая ладонь к своему новенькому шраму. Теперь я чувствовала её сердцебиение, ставшее чуточку быстрее и взволнованнее, когда она поняла, что её сестрёнка где-то пропадала, однако я мысленно приказала её сердцу ложиться спать, и оно меня послушалось с лёгкостью.
«Не уверена, – пробормотала Тата, натягивая одеяло повыше. – Целовалась с кем-то?»
«Может быть».
«Тогда лучше, Ямочка. – Она называла меня Ямочкой, только когда знала, что её слова заставят меня улыбнуться, когда на моих щеках появятся ямочки. – Лучше». В следующий миг она уже снова спала.
А я не могла уснуть. Была слишком взбудоражена, слишком воодушевлена произошедшим. Магия, она была правдой? Не сном? Если я лягу спать, силы ведь останутся со мной? Конечно, ведь у меня теперь был волшебный шрам, верно? Один крошечный шрам – малая цена за счастье. Хотя порез был свежим, кровь больше не шла, но всё-таки я решила забраться на чердак, чтобы найти на всякий случай бинт. Я перебирала там старые коробки всю ночь, тихонько, чтобы не разбудить маму с сестрой, и не заметила, как съела банку малинового варенья – с цельными и сладкими, как сахар, когда кладёшь на язык, ягодами.
А потом нашла стопку маминой старой одежды, нашла платье, которое никогда не видела на ней. Оно было мятое и пыльное, и слишком большое для моих всё ещё наполовину детских объёмов, но я всё равно его натянула и уставилась на своё отражение в зеркале. Уставилась на воздушную юбку, на шёлковый лиф. Смотрела и мечтала, что в один прекрасный день буду носить подобный наряд и чувствовать себя гордой и бесстрашной.
И в тот момент я и правда чувствовала себя бесстрашной.
Это был хороший момент.
Теперь того платья нет, оно сгорело вместе с домом. И слова, что сказала мама утром после той ночи, когда я уходила в школу, звенят в голове. Она поглядела на меня, словно в трансе, её тонкая фигура хрупко стояла в дверном проёме, а губы беззвучно шевелились. Затем её взгляд сфокусировался на чём-то за моей спиной – на пустоте за моей спиной – и она вздохнула. «Что ты наделала, мой ангелок?»
Оступившись на торчащих из-под земли корнях, ловлю равновесие за миг до того, как могла бы упасть. Аделард обеспокоенно косится на меня. Лаверна продолжает таращиться на вафлю в своих руках, однако аппетита у неё теперь нет, а выражение её лица понурое и безучастное. Мир же всех игнорирует.
«Что ты наделала, мой ангелок?»
«Обруби мне крылья, если это наконец подарит мне власть».
Я всё ещё помню свою горячую тревогу, вызванную мамиными
А потом воцарилась тьма.
Как я не осознала этого раньше? Отчаяние новой волной давит на плечи, и хочется завыть. Как же мне теперь жить? Я одна не только в этом городе – я одна в своих мыслях. В своём сердце. «По-прежнему мертва». А что, если я никогда уже…
– Пришли, – обрывает мои раздумья Мир, когда мы выходим на поляну рядом с прудом. – Наконец-то.
«Я вспомню, должна вспомнить, – обещаю себе. – Но не сейчас».
Оглядевшись, понимаю, что никогда прежде в этой глуши не бывала. На другой стороне пруда виднеются руины здания – вероятно, того самого, которое вдохновило на историю об утонувшем купце. И деревья, деревья, деревья…
– Пруд называют Плачущим, – говорит Аделард, сложив руки за спиной и шагая по траве уверенно и чинно, точно вёл подобные беседы сотни раз. – Иронично, правда? Учитывая, что кого-то тут нашли мёртвым. Что видишь, Ярослава?
Снова озираюсь. Они хотят, чтобы я дала им подсказку, но тут ничего кроме воды и листвы. И как я могу вообще им помочь, если только что осознала, что не помню даже себя? Не помню собственное лицо.
– Ярослава? – окликает меня Мир. В отличие от голоса учтивого Аделарда, моё имя, сорвавшееся с его губ, звучит как проклятие. Огонёчек было лучше.
Нет, не могу показывать им свои слабости, и без того уже многое на виду.
– Что вижу? – начинаю я, выдавливая из себя усмешку. – Грязь, воду, несколько уток. Кто я, по-вашему, адская гончая? Что я должна увидеть? Я не умею чуять кровь, не пронзаю землю лазерным зрением. Призраки со мной не говорят.
В глазах Мира вспыхивает нетерпеливая, сердитая искра. На нём сегодня серый костюм и светло-серая рубашка под пиджаком; цвет придаёт ему авторитарность, однако ещё и подчёркивает его бледность. Странно, что я не заметила этого ещё вчера – он почти что болезненно бледный.
– Давайте начнём с чего-нибудь простого, – предлагает Аделард, вставая между нами словно рефери на ринге. – Почему всё произошло именно в этом месте, Яра?
– Хорошее место. Тихое. То, что надо, для убийства, разве нет?
Внезапно, но уголки губ Мира дёргаются, прежде чем он успевает подавить смешок.
Аделард мрачнеет.
– Смотрю, вам двоим весело.
Я приседаю на корточки и понимаю, что у земли неподалёку от воды проходит почти что незаметная тропинка. Наверное, люди любят тут прогуливаться по выходным или выходить на пробежку перед рабочим днём. Но даёт ли мне это что-то, чем я могу доказать свою незаменимость? Даёт ли мне это немного времени, чтобы я смогла придумать, как выкрасть свои кости? «Просто сделай вид, будто знаешь, что делаешь, – говорю я себе, проводя ладонью по влажной от росы траве. – Потому что ты знаешь. Если тут была замешана магия, только ты сможешь сказать».