Ведьмы горят на рассвете
Шрифт:
Да и что мама могло изменить? Ей не спрятать меня от всего мира. «Мне не убежать от всех навсегда. Не скрыться. Они меня всегда найдут, всегда будут смеяться, унижать, оскорблять… Я им не нравлюсь. Порчу своим присутствием дни, мешаю им жить. Ошибка природы». Страх накрывал меня как приливная волна, вонзая в руки и ноги свои солёные когти, вынуждая задыхаться от слёз, пока лёгкие не начинали болеть. Пока этот страх не приводил к отчаянию, ведущему к жалкому стыду, ведущему к гневу, от которого я уже никак не могла до конца избавиться. Который питался каждой минутой моего злого бессилия.
Богдан не знал всего этого,
Разумеется, Тата никогда ничего не делала, но её уверенного голоса оказывалось достаточно, чтобы все оставили меня в покое на неделю-две после её леденящего кровь обещания. В этом заключалась её магия.
Губы Богдана дрогнули, словно он собирался что-то сказать, однако он промолчал. Этим он мне и нравился: никогда не тратил время на бесполезные слова сочувствия или нравоучения о том, что мне делать и кем быть. Он просто слушал. Поэтому-то и был моим лучшим – да и единственным – другом.
– А как твой день? – спросила я, пытаясь изобразить беззаботность и стирая пятна от травы со своей джинсовой куртки. Нет, сегодня никто не пытался меня побить – я сама упала в траву, а там оказались камни. Меня лишь подтолкнули к судьбе.
Пятна стереть не удалось. Изобразить беззаботность, наверное, тоже.
– Да обычный день, – пробурчал Богдан, взглянув на раскрытую у него на коленях книгу так, будто та ему давно опротивела, а потом перевёл взгляд на играющих в футбол. – Все дни у меня обычные.
– Дурацкая игра, – заметила я.
– Ага. Они же не играют. – Он указал пальцем на одного из мальчишек на поле. – Вон, посмотри на вратаря. Постоянно маячит справа, забывая о левой стороне, и половина ворот остаётся открыта для мяча. А вон она… – его палец рассёк воздух, – с косичкой? Даже не пользуется шансом. Матч выходит бессмысленный, каждый будто играет сам по себе.
– Просто всё отвлекает, когда все носятся вокруг.
– Ну, может, если б я сам был на поле, тоже бы не замечал очевидного, – Богдан усмехнулся. – Но сейчас-то замечаю, и мне не нужно быть ведьмаком, чтобы знать, что выглядит всё это глупо.
Я улыбнулась. Порой задумывалась, кем был этот ребенок ведьмака и ведьмы? Мальчишка или девчонка? И нужно ли магам вообще кем-то быть, или они могут быть и мальчишкой, и девчонкой, и демоном, который никого и ничего не боится?.. Мою улыбку исказила гримаса, когда на стадион вышла Татия. Мы не походили на сестёр. У нас были одинаковые медно-рыжие волосы, но свои я всегда собирала в пучок, и на мне болтались старые штаны и куртка, а не миленькое жёлтое платьице, которое едва прикрывает бёдра. Да и я никогда не чувствовала в себе Татиной уверенности, особенно с синяком на лице.
Вальяжным движением руки Тата, привлекая внимание, откинула за плечо свои распущенные рыжие пряди. Увидев её и тут же позабыв о пролетевшем мимо мяче, один из парней залыбился и побежал к ней. И вся игра на миг точно застыла, когда все вытаращились на их слюнявый поцелуй.
– Фу, – Богдан опустил глаза на свою книгу. – Ей обязательно всегда устраивать представление?
Хмыкнув,
«Игра, в которой она нравилась каждому и в которой сама я побеждать не умела».
– Дурацкая игра, – ворча, повторила я.
Заметив моё кислое лицо, Богдан снова нахмурился. Развернул своё инвалидное кресло передом к трёхэтажному зданию больницы, которое казалось бесцветным на фоне яркого неба, и спросил:
– Видела городского сегодня?
– Видела. – Да, я заглянула в больничный коридор, когда проходила мимо крыльца. Мальчишка местным явно не был: нос у него покраснел от нашего солнца, и он не выглядел загорелым, как Богдан, или хотя бы привыкшим к теплу, как я. Ещё он где-то порвал джинсы, а худи измазал уличной пылью, и когда заметил мои любопытные глаза, то вытаращился на меня в ответ так, будто хотел уничтожить весь мир своим разъярённым взглядом. – Кто он?
– Без понятия. Но приехал он на такси и буквально вывалился из тачки. Медбратьям пришлось тащить его внутрь.
Словно почувствовав, что о нём говорят, этот самый мальчишка вскоре появился на крыльце. Он уже не казался сердитым, разве что утомлённым, и на ноге у него теперь красовался гипс. Незнакомец оглядел двор, но его никто не ждал, поэтому он достал из кармана телефон, а потом, очевидно, передумав, спрятал обратно. Снова оглядевшись, заметил нас.
Наши взгляды пересеклись, и мы уставились друг на друга. Его тёмные глаза, – странно контрастирующие с золотистыми локонами, – буравили мои собственные долгое, неуютное мгновение. Он был примерно того же возраста, что мы с Богданом, а может, на год младше. Четырнадцать? Тринадцать?.. Однако его надменный вид давал ясно понять, что чувствует он себя гораздо старше.
Подхватив костыли, он неуклюже направился к нам.
– Вы курите? – поинтересовался он, подковыляв. Ужасное оправдание, чтобы начать беседу, однако его ослепительная улыбка ничем этого не выдала.
Помрачнев, Богдан ничего не сказал.
– Не курим, – ответила я.
– Отлично, я тоже. – Он отставил костыли и плюхнулся на скамейку рядом со мной. Выгнул шею, посмотрел на книжку Богдана. – А что читаете?
Богдан по-прежнему молчал.
– «Сказания света», – сказала я.
– О! – незнакомец просиял. – Та книжка, вроде альтернативной истории мира, только с магией? – уточнил он. – Ненавижу.
Я растерянно моргнула.
– Она ж иррациональная, – пояснил он. – Там все герои буквально сверкают и истекают магическими талантами, как кровью, но никогда не пользуются ими ради личной выгоды. Почему? – протянул руку. – Кстати, я Влад.
Я сглотнула, сожалея, что не могу прикрыть синяк. Из-за него чувствовала себя беззащитной и незатейливой, как трижды прочитанная книга. Однако взгляд Влада уже замер на моём лице, так что мне не оставалось ничего кроме как с уверенной улыбкой в ответ пожать его руку.