Ведьмы и все прочие
Шрифт:
Одна из свежемороженых дам была моложе всех. Ее звали Сорбет, и была она так красива, что у парикмахера захватило дух, когда он увидел ее отражение в зеркале. У нее тоже были белые волосы и белое лицо, но глаза напоминали темные, подернутые льдом озерца, в которых отражался игривый лунный свет, а ее голосок струился,
— Расскажи мне про страну, откуда ты пришел, — попросила она.
Парикмахер попытался вспомнить, как выглядит его страна, но, к своему удивлению, обнаружил, что начисто все забыл.
— Расскажи, какая она? — снова попросила прекрасная Сорбет.
— Я ничего не помню, — сказал парикмахер. И она ушла, а ее место заняла новая свежемороженая дама.
Парикмахер был доволен. Каждый день он ел свежемороженую рыбу и мороженое, усердно работал и совершенно не вспоминал о своей стране. По вечерам он ходил смотреть на зимние балы на большой ледяной площади. Там, в лунном свете на коньках скользили свежемороженые дамы с необыкновенными прическами. Однажды вечером перед парикмахером остановилась Сорбет и спросила:
— Ты не хочешь со мной потанцевать?
— Я не умею кататься на коньках, — смутился парикмахер. — И у меня нет коньков.
— Тогда пойдем покатаемся на санях, — предложила Сорбет и повела его к своим саням, запряженным восьмеркой здоровенных хорьков.
Но когда парикмахер хотел залезть в сани, он оступился и неловко задел одного из хорьков. Тот злобно тяпнул его за палец, и на снег упала капелька крови.
И когда парикмахер увидел капельку красной крови, он вдруг снова вспомнил, как выглядит его страна. «О да, она была разноцветной, — подумал он. — Там был красный цвет. Красный цвет крови, и красный цвет герани, а также красный свет светофора. Там был зеленый цвет травы, и желтый цвет цыплят, и розовый цвет почтовых марок». И по дороге он рассказал Сорбет, как прекрасен был его разноцветный мир.
— Там все разноцветное, — говорил он. — Множество разных красок.
Но Сорбет никак его не понимала. И он никак не мог ей ничего растолковать, поэтому он стал запинаться, запутавшись в собственных объяснениях, но ее глаза сияли, будто она была пленена его рассказом.
— И там еще есть солнце, — сказал парикмахер.
— Что значит солнце?
— Солнце — желтое, горячее и ласковое, — пояснил он. — О, как бы я хотел вернуться назад! Милая Сорбет, укажи мне дорогу отсюда!
— Я могу указать тебе дорогу, — сказала она. — Но при одном условии.
— Каком же?
— Возьми меня с собой, — прошептала она. — Я хочу быть с тобой. Ты мне нравишься.
— Согласен, — кивнул парикмахер. — Теперь ты будешь моей невестой. Отправляемся немедленно.
Они выехали за черту города и оказались на лысом плоскогорье, где не было ничего, кроме лунного света и льда.
— Твоя тетушка Фригитта собиралась навсегда оставить тебя здесь, — сказала Сорбет. — Она хотела превратить тебя в снеговика с угольками вместо глаз.
Впервые парикмахер по-настоящему испугался и произнес дрожащим голосом:
— Давай поедем быстрее.
И сани помчались вперед, петляя меж снежных кочек, перелетая с одной заснеженной льдины на другую.
— Где-то здесь должен быть вход, — остановила сани Сорбет. — Вход в грот. Это конец нашего мира и начало вашего.
— Тише! — вдруг прошептал парикмахер. — Ты слышишь?..
Они замерли, прислушиваясь.
— Это тетушка Фригитта, — сказала Сорбет. — Она догоняет нас.
— Племянник! — донесся до них голос тетушки Фригитты. — Племянник! Вернись!
— Быстрее! Быстрее! — воскликнула Сорбет. — Где-то здесь между сугробами должен быть вход!
В отчаянье они заметались из стороны в сторону, руками разгребая снег, отламывая и отбрасывая прочь ледяные наросты.
— Поздно! — крикнула Сорбет. — Она уже здесь! Я слышу скрип ее шагов.
— Здесь какое-то отверстие! — задыхаясь, еле выговорил ей в ответ парикмахер.
И они кинулись в непроглядную тьму открывшегося перед ними небольшого грота. За спиной они слышали призывные крики тетушки Фригитты, громкий скрип ее шагов по снегу, но карабкались по уходящему вверх ходу все дальше и дальше, пока наконец не очутились в каком-то темном коридоре.
— Она не погонится за нами? — стуча зубами от страха, спросил парикмахер.
— Нет, — сказала Сорбет. — Она боится вашего мира, она не рискнет пойти нам вслед.
В конце коридора была дверь, открывшаяся на удивление легко.
— Это холодильник, — сказал парикмахер. — Мы в холодильнике, и мне почему-то кажется, что я знаю, как отсюда выбраться. Пойдем.
Он действительно очень быстро нашел выход, и вскоре в глаза им брызнул яркий солнечный свет. О, как же здесь было красиво! Зеленые кроны деревьев, красные пионы, желтые лютики в траве. Красота! Парикмахер рассмеялся от счастья и спросил:
— Ну как тебе это нравится?
— Чудесно, — ответила Сорбет. Ей было ужасно жарко, бедняжке. На лбу у нее блестели капельки пота.
— Дома у меня прохладно, — сказал парикмахер. — Смотри-ка, моя машина до сих пор на стоянке. Пойдем, по дороге я смогу тебе все показать. Видишь все эти краски? — спросил он, когда они поехали. — Ты только взгляни на эти красные крыши и голубую воду!
Он был так взволнован и с таким оживлением оглядывал окрестности, что совсем не смотрел на нее и не замечал, что она не говорит ни слова.
Наконец он остановился на красный свет и лишь тогда взглянул на свою спутницу.