Ведун Сар
Шрифт:
— А почему ты так уверен, что я сдержу слово, данное тебе, высокородный Эмилий?
— Потому что тебе выгодно его сдержать, божественный Лев. Вандалы, так же, впрочем, как и все прочие варвары, опасны не только для Рима, но и для Константинополя.
— Хорошо, патрикий, я даю тебе слово и сдержу его, даже если это будет стоить мне жизни. Но запомни, Эмилий, — моя голова против твоей головы.
Отправляясь в гости к комиту Андриану, Дидий прихватил с собой и двух своих верных соратников, Ореста и Эгидия. Первый обладал изощренным умом и мог оказаться полезным в предстоящих переговорах. Второй был сыном божественного Авита, пусть и незаконнорожденным, и его присутствие придавало вес договоренностям, которые, впрочем, еще предстояло достигнуть. Дидий отдавал себе отчет в том, что сделать это будет нелегко. Магистр Прокопий был изворотливым царедворцем. Он исхитрился угодить сразу и разгульному императору Маркиану, и его благочестивой супруге, что сделать было совсем непросто. На пути к возвышению Прокопий умудрился избежать стольких смертельных ловушек, что их вполне хватило бы на целый легион. И уж конечно, будущий император сознавал слабость нынешнего Рима, который в создавшейся сложной обстановке ничем не мог ему помочь. И все-таки он согласился встретиться с посланцами божественного Авита, что вселяло некоторую надежду. Видимо, Прокопий ощущал опасность, исходящую от варваров не только на границах, но и внутри империи, а потому, подобно Авиту, искал союзников, чтобы дать им решительный отпор.
Любезный Феофилакт встретил посланцев Авита во дворе роскошного палаццо, принадлежащего комиту Андриану, и помог высокородному Дидию выбраться из повозки. Сам хозяин, черноволосый рослый мужчина лет тридцати, спустился с крыльца, дабы поприветствовать гостей. Дом, надо полагать, хорошо охранялся, но лишних глаз и ушей во дворе не было, что вполне устраивало римлян, не желавших, чтобы об их переговорах с Прокопием узнал сиятельный Аспар. Именно поэтому свой выезд Дидий обставил скромнее скромного, а Орест и Эгидий облачились в плащи, годные разве что для охранников торговца средней руки. Да и приехали они на встречу с будущим императором на конях далеко не превосходных статей.
— Магистр уже прибыл? — тихо спросил Дидий Феофилакта.
— Мы ждем его с минуты на минуту, — столь же тихо отозвался евнух.
Гостей провели через атриум в помещение, предназначенное, судя по всему, для тайных встреч. Кроме изящного, отделанного костью носорога стола и нескольких удобных кресел, здесь находилось и ложе, задернутое златотканой материей. Высокородный Андриан слегка зарозовел, перехватив удивленный взгляд Дидия, но пускаться в объяснения не стал. А у римского посла хватило такта не задавать хозяину неуместных вопросов.
— Я бы выпил, — сказал Эгидий, потирая руки, озябшие на морозце, нередком для Константинополя в эту пору.
Видимо, высокородный Андриан не принадлежал к числу болтливых людей, во всяком случае, на просьбу Эгидия он отреагировал не словами, а действием. Выпитое вино благотворно подействовало на продрогших гостей, и они чинно расселись в предложенные хозяином кресла.
Прокопия, судя по всему, провели через потайной ход, поскольку появился он в комнате столь внезапно, что впечатлительный Дидий вздрогнул. Молчаливый Андриан свои любовные делишки обделывал с редкой изобретательностью, не давая жене повода заподозрить его в неверности.
Прокопию уже перевалило за сорок. Это был на редкость красивый мужчина, с копной темных курчавых волос и аккуратно подстриженной бородкой. Его движения были изящны и точны, а большие темные глаза смотрели на мир строго, но доброжелательно. Дидий, неплохо разбирающийся в людях, с первого взгляда определил в нем человека, склонного к лицемерию, а возможно, даже и ко лжи. Впрочем, простакам в императорских дворцах делать нечего.
— Мы рады видеть будущего владыку Константинополя в добром здравии, — поклонился комит финансов.
Прокопий попробовал разыграть смущение, и после некоторых усилий ему это удалось:
— Право, не знаю, патрикии, стоит ли говорить об этом над еще не остывшим телом Маркиана.
— Со дня смерти императора прошло сорок дней, — напомнил забывчивому магистру Дидий. — Его душа уже покинула наш мир и обрела покой в небесных чертогах. Память о божественном Маркиане навеки сохранится в наших сердцах.
Обмен любезностями был завершен, и комит финансов приступил к делу. Его негромкий чуть хрипловатый голос уверенно зазвучал под сводами чужого дворца. Прокопий слушал гостя внимательно, отбросив в сторону неуместное в данных обстоятельствах кокетство.
— Мы понимаем трудности, подстерегающие нового императора, а потому не настаиваем на немедленных действиях. Да и время терпит. Пока мы просим тебя об одном, сиятельный Прокопий: византийский флот должен быть готов к отплытию через три-четыре года. Этого времени божественному Авиту вполне хватит, чтобы вырвать у свевов Испанские провинции. Именно оттуда мы нанесем удар по Карфагену и разгромим вандалов с божьей и вашей помощью.
— А почему император Авит так уверен в своей победе над свевами? — нахмурился Прокопий. — До сих пор еще никому не удавалось выбить их из Галисии.
— Мы заручились поддержкой готов рекса Тудора, — спокойно пояснил Эгидий.
— А франки, которые могут ударить вам в тыл? — проявил редкостную осведомленность в проблемах соседей сиятельный Прокопий. — А вандалы, которые обязательно придут на помощь свевам?
— Франков я беру на себя, — усмехнулся Эгидий. — Думаю, уже скоро мы услышим о смерти их вождя Меровея. Рим боится не франков, сиятельный Прокопий, а изменников, которых немало не только у нас, но и у вас, в Константинополе. Ты, разумеется, знаешь, о ком я говорю?
— Два миллиона денариев — это слишком много для императорской казны, патрикии, — вздохнул Феофилакт, прятавшийся до сих пор в тени.
— За разрушение Карфагена я отдал и больше, — мрачно изрек Андриан. — А за смерть сиятельного Аспара и его сторонников…
Фразу сумрачный комит свиты так и не закончил, несмотря на то что воцарившееся в помещении молчание предоставляло ему эту возможность. Но, видимо, высокородный Андриан решил, что и без того сказал слишком много. В любом случае его поддержка пришлась римлянам как нельзя кстати.
— Феофилакт отчасти прав, — прокашлялся Прокопий. — Вряд ли мы сможем выделить вам всю сумму сразу. Разве что в течение двух ближайших лет. Не забывайте, патрикии, что нам придется почти заново строить флот.
— Пусть будет по-вашему, — вздохнул Дидий. — Но треть этой суммы мы надеемся получить от вас в ближайшие дни.
— Я поговорю с императрицей Пелагеей, — обнадежил послов Прокопий. — Думаю, она согласится.
Встреча закончилась даже успешнее, чем Дидий полагал, а потому спускался он со ступеней чужого дворца в приподнятом настроении. Повозка уже поджидала его посреди двора, Эгидий и Орест направились к своим коням. Дидий обернулся и помахал рукой стоявшим на ступенях Прокопию и Феофилакту. Ночь уже вступила в свои права, но во дворе было довольно светло от факелов, которые держали в руках расторопные конюхи. Скрип открывающихся ворот заставил Дидия вздрогнуть. И в этот раз его нечаянный испуг был как нельзя кстати. Конюх, помогавший комиту финансов взобраться на сиденье, вдруг вскрикнул, схватился за пробитую стрелой грудь и рухнул наземь. Нападающие действовали столь стремительно, что Дидий не успел ни охнуть, ни вдохнуть морозный осенний воздух. Он так и остался стоять посреди двора с открытым от изумления ртом, тупо наблюдая, как падает с роскошного мраморного крыльца надежда Византии и императрицы Пелагеи магистр двора Прокопий. Евнух Феофилакт оказался проворнее своего патрона, он успел добежать до дверей, но был сбит с ног ударом меча, находившегося в руках рослого широкоплечего человека.