Шрифт:
Посвящается Ольге Насоновой, которая ввела меня в журналистику
и научила крепким азам.
Действие романа происходит в 90-е годы, когда компьютеры только-только входили в обиход, про интернет мало кто слышал, а мобильная связь была очень дорогим удовольствием.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЖЕНИХ ТРАНЗИТОМ
Глава 1
Тётка была толстой, и красное платье в крупный бежевый цветок делало её приземистую фигуру совершенно квадратной. Ей было жарко: нос в испарине, жёлтенькие прядки нахимиченных кудряшек прилипли ко лбу. Когда она, поставив свой баул, принялась утирать лоб смешным детским платочком в котятах и мячиках, Ольга
Тётка закончила утираться и огляделась. Встретилась с Ольгой глазами:
– Здесь регистрация на Северск, да? Девушка, а это все ваши вещи? А может быть, сдадите вот эту мою коробочку как свой багаж?
Ольга пожала плечами – а почему бы и нет, собственно? У самой чемоданчик крохотный, чего бы и не выручить землячку…
– А что там у вас? Бомбы нет?
– Бомбы? Нет,– разулыбалась тётка, и Ольга вдруг увидела, что никакая это не тётка, что она едва ли старше её самой. Просто платье это дурацкое, и кудряшки, кстати, похоже, все-таки свои, и вспотела.
– Постельное бельё там, и полотенца. Я к жениху в Северск лечу, вот и набрала… приданого.
Про жениха слушать было некогда – вдруг заработала вторая стойка, очередь оживилась. Ольга и «тётка» быстро подхватили-потащили-допинали сумки и коробки, сдали на Ольгин билет багаж в довесок к её чемоданчику, попав тютелька в тютельку в дозволенные бесплатные тридцать кг. А нететке-невесте всё равно пришлось доплачивать – даже оставшаяся поклажа перебрала килограммов на пять.
В общем-то, невесте этой с Ольгой повезло. С материка (северские остальную страну называют только так, «материк». Дорог нет, выбраться можно только по воде или по воздуху, чем не остров?) народ возвращался гружёным под завязку. Тащили варенье, фрукты, колбасу и все прочее, что в северном крае стоило втрое-вчетверо дороже, чем «на материке». Так что отпущенные «Северскими авиалиниями» багажные лимиты использовались на все сто. А иногда и на все двести – нет-нет да и случалось, что последних пассажиров оставляли до следующего рейса «Извините, самолет перегружен».
В этот раз поместились все. Ольга уселась у окна, вытянула ноги – все-таки хорошо, что она метр шестьдесят пять, а не какие-нибудь там метр восемьдесят. Помещается. Убрала куртку на верхнюю полку – это в Москве плюс тридцать, а в Северске, прогноз слышала, плюс десять всего, – достала новый детектив. В общем, приготовилась к долгому, семь часов, перелёту.
– Ой, ещё раз здравствуйте! У нас места рядом – приземлилась на соседнее кресло невеста в красном платье.
– Конечно, соседние, мы же вместе регистрацию проходили.
– Света – протянула соседка розовую и неожиданно сухую ладошку. – Я к жениху лечу.
– Да, я помню, вы говорили. Я Ольга. Вы в Москве живете?
– Нет, из-под Рязани я. Слышали такой город, Скопин?
– Что-то такое слышала… – слукавила Ольга. Из уездных городков она могла точно сказать только про Урюпинск: где-то на Волге. Теперь будет знать про Скопин: где-то под Рязанью.
– А вы в Северске живете?
– Да. Уже пятнадцать лет.
– И как там? Очень холодно?
– В самом Северске не очень, зима только слишком длинная. Ждёшь-ждёшь этого лета, деревья только в июне зеленеют. А в августе уже заморозки. И тёплых дней, чтобы без куртки ходить, за все лето с десяток наберётся
– А в этом, как его, всё время путаю название, в Усть-Масуне, холодно?
– В Усть-Манусе? Так вы туда едете? Надо же! Там – да. Там в декабре-январе морозы за пятьдесят.
– Кошмар! – зажмурилась Света. – Как же там люди живут?! Это ж что ж, в двух валенках по такому морозу ходить?
– В валенках бесполезно. Там местные мастера торбаса шьют, вы сразу закажите, как приедете.
– Как?
– Торбаса. Это такие чукотские сапоги из оленьих шкур, их срезают с ног оленей. Подошву делают из толстой резины, которая не дубеет на морозе, в два слоя, и между ними – слой войлока. А внутри сапога ватин. Вот тогда тепло и в пятьдесят градусов.
Ольга знала, о чем говорила. Тогда, после университета, они с Вадимом выбрали распределение на Север в районную газету «Золотая Округа», в тот самый Усть-Манус, в который сейчас летела Света. В конце восьмидесятых Северская область ещё была режимной зоной, и просто так туда было не попасть. Пограничники входили в прибывающие самолёты, проверяли документы и право на въезд. Ольга, для которой это путешествие на край земли в по-настоящему взрослую жизнь было самым главным поступком за все её двадцать три года, заволновалась под пристальным оценивающим взглядом серых глаз молодого пограничника. «С какой целью прибыли?» «В газету, по распределению!» – пискнула она, просунула руку Вадиму под локоть и стала нервно потирать свое новенькое блестящее обручальное кольцо. «Журналисты, значит? Успехов вам» – с уважением вернул документы пограничник. Тогда профессия журналиста вызывала уважение. А не раздражение, как сейчас.
Ольга вдруг очень отчётливо вспомнила, как это было. Как они ехали на автобусе-трудяге долгих восемь часов по пыльной дороге через высоченные перевалы. Как она обалдела от сопок, от диких бескрайних просторов, которые открывались с этих перевалов, – вниз, в обрыв возле самых колес автобуса смотреть страшно, лучше – вдаль). Обалдела от вида ярких шляпок каких-то незнакомых грибов, что рядами росли на мелькавших за окнами автобуса склонов, – позднее она узнала, что это олений гриб, не ядовитый, но горький. Потом она обалдевала от первого их с Вадимом жилья – комнатки в деревянном бараке на четыре семьи с общей кухней и туалетом в конце коридора. Соседи были шумные, но уживчивые, щедрые, совершенно несклочные, готовые поделиться с ними и посудой, и хлебом. Особенно колоритным было семейство Панасюков из Украины. Алка работала лаборанткой в районной больничке, Петро – бульдозеристом на прииске. Алка умела варить потрясающие борщи, именно потрясающие. Они пахли так, что однажды на запах забрел какой-то бич (так тогда называли в поселке грязных бездомных бродяг-алкоголиков, расшифровывая слово как «бывший интеллигентный человек») и стянул кастрюлю с варевом. Потащил её по коридору, да недалеко унёс. Алка заметила, выскочила из-комнаты и так огрела доходягу по башке сковородкой, что погнула сковородкино алюминиевое дно.
Вдарила Алка с перепугу, – мужиков в бараке нет, на тот час всего-то их двое было, Ольга да Алка. А бич этот борщ сожрёт да, не дай бог, за добавкой припрётся или красть повадится! В посёлке иногда случались мелкие кражи, хотя в целом было гораздо спокойнее, чем в Ольгином Свердловске.
От удара и неожиданности бедолага опрокинул на себя всю кастрюлю, побежал, поскользнулся, шлепнулся, извалялся в борще со всех сторон и удрал под алкины вопли, держась почему-то не за голову – наверное, удар смягчила нечесаная кудрявая грива, – а за задницу, к которой приклеился лавровый лист и кусочек капусты.
«А не воруй!» приговаривала Алка, а Ольге и страшно было, и борща жалко, и бича.
Такая вот у неё была тогда взрослая жизнь, совсем не похожая на ту, что представлялась, когда она собиралась с Вадимом на Север. О чем мечтала тогда? Об уютной, маленькой квартирке, о кружевных занавесках, о семейных лыжных походах, о мужественных обветренных лицах золотодобытчиков, которые станут героями её очерков, о добром и мудром главном редакторе, который будет посылать её в дальние бригады и ставить на первые полосы ее материалы о славных буднях золотого Края. Из всех «мечт» безоговорочно сбылись только кружевные занавесочки – Ольга купила их из «подъёмных» денег, которые выдали им с Вадимом, как молодым специалистам. Лыжные походы как-то не задались – в ноябре вдруг ударили страшнющиее морозы, до пятидесяти шести градусов, какие там лыжи! Просто идти, и то воздух приходилось хлебать через шарф мелкими глоточками. Ольгу предупреждали, что будет холодно, но чтобы настолько! Хорошо, Алка ещё в сентябре убеждала их с Вадимом потратить львиную долю тех же подъёмных денег на торбаса, и Ольга согласилась, больше оттого, что очень уж ей понравились лохматые сапожки с аппликацией из кожи поверху голенища. Это было так экзотично, так по северному. И на зиму всё равно что-то покупать надо было, а торбаса стоили чуть дороже приличных сапог. В общем, соблазнились Ольга с Вадимом экзотикой, и правильно сделали – ножки в сапожках отморозились бы в три счёта. А так про ноги можно было не вспоминать, а заниматься лицом. Прикрывать нос варежкой, скулы тереть, когда совсем уже немели. И шапку натягивать поглубже, чтобы закрывала лоб и уши, и шарф подтягивать повыше, чтобы мочки грел.