Век кино. Дом с дракончиком

Булгакова Инна

На прощание, уже в прихожей, Валентин поинтересовался:

— О чем вы хотели сейчас спросить у Бориса?

Бизнесмен с явным усилием сосредоточился, оторвал взгляд от вешалки с одеждой.

— Не помню. — Пожал плечами. — Я еще оглушен, туго соображаю.

— Сергей Александрович, у вас есть семья?

Он встрепенулся, черные глаза ожили острым блеском.

— Что вам до моей семьи?

— Ну… хотелось бы знать побольше о действующих лицах этой трагической истории.

— У меня все как у людей: жена, наследник.

Реальная жизнь. А здесь… — Широкий красивый жест рукой, как бы охватывающий праздничное пространство там, в гостиной… место преступления. — Здесь… так, мечта. Иллюзии и слезы, как говорится. Человеку необходимо отдохновение от бешеной гонки.

— Гонки за чем?

— Азарт, деньги. — Серж усмехнулся. — Поиски святого Грааля, как вы верно заметили. Вы-то меня понимаете, сам такой, а?

— Понимаю.

— Так вот. Эта женщина была слишком хороша для здешней жизни. Довольно сволочной. Ладно, пошел в семейную камеру. — С небрежной грацией актер набросил кашемировое пальто на плечи; Валентин уловил в зеркале взгляд — растерянный и злобный одновременно, странно не вязавшийся со снисходительным, даже любезным обхождением.

— Можно завтра продолжить наш диалог?

— Вы знаете, где я живу?

— Нет, откуда?

— Что ж, по воскресеньям я дома. Это… так необходимо?

— Ну, если для вас слишком больно…

— Записывайте адрес.

— Я запомню.

— Надо же. Другой бы с такой памятью дня не прожил. Шутка.

Неуютно было ему в новом жилище, неприкаянно. И все словно знобко, словно обжигал тот сквознячок в момент убийства, из сопредельных (запредельных) сфер. Он принялся убирать со стола, со скатерти, вышитой лиловыми колокольчиками (сестры вышивали?.. На миг милая картинка промелькнула… «иллюзии и слезы»). Тяжелый хрусталь и голубой фарфор. Осетрина, ветчина, цыплята, свежие огурцы и помидоры… Как-то вдруг в разгар глубокой зимы пахнуло летом, разогретыми на солнце грядками. Бедная Манон Леско готовилась к своему последнему Рождеству.

А елка сияла так стройно, кротко, по-детски, освещая колыбель в вертепе, поклонение пастухов и магов. Дорогая игрушка, по словам сестер, еще царских и царственных времен; с нею обращались бережно и осторожно, храня в специальном сундучке, где она в течение будничного года дожидалась праздника, чтоб напомнить детям и взрослым о великой тайне.

Серж сказал, что сестры из-за траура праздника не хотели, но он привез пахучее деревце, и пещерка открыла алое нутро с младенцем, синюю сферу и золотую звезду.

Тут из прихожей раздался отрывистый перезвон.

Дракончик

На пороге стояла Даша в шубке и лаковых туфельках, «с головою, как стог на дворе». Глаза невменяемые.

— Как же ты сбежала?

Губы скривились в гримасе, как в скорбной усмешечке, — отнят дар речи! Валентин поспешно ввел ее в прихожую, снял шубу, туфли… Слегка покачиваясь, Даша добрела до дивана возле елки, легла. Он встал в изножии, вопрошая взглядом: что делать, чем помочь?

— Дать тебе ручку и бумагу?

Кивнула.

Но прежде он закутал ее в верблюжье одеяло, принялся растирать ступни — ледяные… В прозрачных колготках и туфельках бежать через заснеженный центр, ведь метро уже не работает… Она нетерпеливо отмахнулась, не сводя с Валентина воспаленного взгляда.

Общую тетрадь он принес из ее комнаты и шариковую ручку. Мелкие невнятные каракули, но разобраться можно.

«У вас есть деньги?»

— Есть. Позавчера выиграл в рулетку и обменял на доллары. Сколько надо?

«Пистолет» — выведено черными буквами.

Валентин вышел в прихожую, достал пистолет из кармана куртки, постоял в мгновенном раздумье; по какой-то неуловимой ассоциации вспомнился взгляд актера в зеркале, растерянный и мстительный одновременно.

Даша просияла, протянула руки, схватила, вгляделась и уронила оружие на пол.

— Да, всего лишь газовый, но напугать очень даже способен. Смотри, какая отличная имитация пистолета Макарова. Тебе для защиты сейчас просто необходим.

Она отвернулась к спинке дивана.

— Даша, кого ты хочешь прикончить?

Повернулась, рассмеялась беззвучно — оскалилась — впечатление безумное.

«Привидение» — возникло на клетчатой странице словцо со скрытой издевкой. Не хочет открываться.

— Вот что, дорогая. Надо поспать и прийти в себя. В доме есть снотворное?.. Или тебя в больнице успели напичкать?.. Тогда, может, вина?

В ответ она протянула тетрадь.

«Ты убил Марину?»

— Нет, Даша. Я хочу раскрыть это подлое дело. Ты мне веришь?

«Вы чужой, меня даже не вспомнили».

— Вспомнил, детка, хотя я в вашей группе лекции не читал. У тебя на экзамене в волосах был круглый гребешок янтарного цвета… И вдруг он выпал, помнишь? Упал на столик между нами. Ну, веришь?

Пауза в сомнении, а ведь у нее нет выхода: никого из близких не осталось.

— Ладно. Но ты меня не боишься?

Отмахнулась с досадой. Она была то в нетерпении, то в изнеможении. Словом, «надрыв». Так начался их оригинальный диалог: вопрос — жест — пауза — нервный росчерк пера.

— Двадцать восьмое ноября — день гибели Алеши, понедельник. Наверное, ты была в институте? Так. Во сколько вернулась домой?

Даша растопырила пальцы — семь.

— В семь часов. Что делала твоя сестра?

Лицо ее задергалось в страдальческих усилиях.

— Даша, ты вот-вот заговоришь, доктор сказал. Пока обходись подручными средствами.

Она поднесла сжатые в кулачок пальцы к уху.

— Понятно. Марина разговаривала по телефону. О чем?

«Запомни зеленый камень».

— Ты услышала только эту фразу? (Кивок.) Что она значит, Марина объяснила?

«Сказала: „Мы там два раза встречались“».