Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
Она взяла тетрадь и ручку. Валентин оглянулся: в прихожей оба бизнесмена — и у него невольно вырвалось:
— Вы что, все в заговоре?
Оказывается, поминки кончились, в гостиной загремели стулья, в прихожую повалил народ. Валентин удивился, что вместе со всеми ускользнул Борис.
Даша написала:
«Никаких долларов у нас никогда не было».
Странное исчезновение
На другой день, в среду утром, позвонила Борина бабушка Варвара Григорьевна: внук вчера не вернулся
Бабушка согласилась, а Валентин засомневался вдруг: может, Боря и впрямь к возлюбленной своей ночью прокрался?.. Постучал в дверь, она открыла, уже одетая, на столе дорожная сумка, собирает вещи.
— Доброе утро. Боря у тебя ночевал?
Покачала головой, в глазах — тревога.
— Он вчера домой не вернулся. Вы собирались куда-то ехать?
Она метнулась к столу, быстро записала в коричневой тетради:
«В Питер. Он должен был взять билеты».
— Это похоже на трусливое бегство. Во-первых! — отчеканил Валентин. — Во-вторых: на какие деньги?
Он смотрел, как она лихорадочно пишет, и корил себя: «Что ж я цепляюсь к больному ребенку! Совсем озверел… А отчего она так больна? От кого?..»
«Боря заработал в „Страстоцвете“».
— За что это ему отвалили, а? — Нет, не мог он избавиться от раздражения. — Большие деньги?
Пожала плечами.
— Что он тебе сказал на прощание? Куда пошел?
«Возникло одно дело. Вернусь к ночи».
— Он здесь собирался ночевать?.. Ладно, дождемся известий от Варвары Григорьевны.
Дождались (каждый в своей комнате, разделенные безмолвием) к полудню: никто из знакомых, до которых дозвонилась бабушка, вот уже несколько дней Борю не видел; а научный руководитель его сообщил, что и на экзамен сегодня студент не явился.
— Мой мальчик в беде, я чувствую несомненно, — говорила старуха суховато, без истерики. — И задаю себе вопрос: не вы ли, Валентин Николаевич, втянули его в эту круговерть?
— Хотел бы я знать, кто втянул меня…
— Вы человек взрослый и, надеюсь, отвечаете за свои действия. Милости прошу ко мне, я должна все знать.
И они с Дашей поехали — молча, привычно, словно узники, скованные цепью болезни, так странно и таинственно поразившей девушку. С неба падал густой белоснежный покров, обращаясь в мутно-рыжую жижу под колесами (наступала краткая оттепель), но в уснувших измайловских садах властвовала суровая, чистая госпожа Зима. И показалось Валентину (в низкую теплую горницу прошли они — с огромным киотом в углу и пестрым разбросом карт на круглом столике), показалось вдруг, ни с того ни с сего, что и внук погиб. Именно так — следующая жертва.
— Знаю, что грех, и ему потворствую. — Старуха разом собрала глянцевитые картонки. — Нехорошо выходит, кругом пики. И в прошлом, и в настоящем.
— А в будущем?
— Про то не надо, еще хуже. Деточку на диван… вот сюда. Все молчит?.. Да, вижу. Что вы мне скажете?
— Утешить пока нечем…
— Давайте без смягчающих предисловий. О происходящем я знаю смутно, всего ничего. Но заметила: с месяц, даже больше — с ноября, Борю словно подменили.
— То есть? Его напугали?
— Моего внука? — Она глянула пренебрежительно. — Плохо вы его знаете.
— Плохо. Хотелось бы получше.
— Я могу быть пристрастна, но… юноша уединенный, сдержанный, глубокий. С детства увлечен историей, раскопками — теоретически, конечно — древними цивилизациями… Египет, Майя, Атлантида, марки собирал. Таких называют: кабинетный человек. Но он готовился всерьез к экспедициям — закалялся, занимался спортом. Вдруг стал порывистый, нервный, семь пятниц на неделе, горячечные мечты…
— О чем?
— Все о том же: путешествия, раскопки. Но как-то болезненно, будто в горячке… Или первая любовь сообщает человеку какие-то черты безумства? — Бабушка выразительно взглянула на Дашу.
— Но ведь они уже три года знакомы. Почему безумство?
— Не так чтобы… Ну, всегда над книгой, а тут… вроде все на ходу, вроде устремлен в бездну. Я его и раньше предупреждала про все эти саркофаги, мавзолеи и мумии: «Бездна бездну призывает» — так в Писании.
— А в последнее время вы не пытались его разговорить?
— Без толку. Как ее сестру убили, он все дома сидел, просил по телефону говорить: нет его. Я с вами откровенна, надеясь, что вы не истолкуете моих слов превратно, не заподозрите в нем убийцу.
— Кто ему звонил?
— Не знаю, мужской голос. Несколько раз.
— Варвара Григорьевна, я перед вами раскрою карты.
— Да уж сделайте милость.
Старуха, в длинном черном одеянии, но в белоснежном кружевном воротничке, худая и бледная, за круглым столиком, покрытом плюшевой скатертью, раскладывала пасьянс. И только легкое дрожание пальцев выдавало волнение ее, любовь и муку. А он рассказывал не только ей — не столько ей — молоденькой женщине, и тоже в трауре, которая сидела, поджав ноги, не шевелясь, в не меньшем напряжении.
— Даша, извини, я буду откровенен и, возможно, несправедлив. Если что, подай знак. В ноябре у Марины появился мужчина, с которым она встречалась тайком, обманывая мужа.
— А вам откуда известно? — громогласно перебила Варвара Григорьевна.
— По разным намекам и, наконец, прямое свидетельство музейной секретарши: Марина ее просила соврать по телефону Алеше. Об этой секретной связи узнал кто-то… а может, сама секретарша расстаралась из женской, так сказать, «солидарности»… хотя нет, не похоже. В общем, двадцать восьмого ноября позвонили в театр мужу и доложили про обман. У него вдруг появился враг: «дракончик», назвал его Алеша. Да, Дашенька, тот самый дракончик, которого он почему-то безумно боялся.