Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Все уже кончено? — и положила белые цветы на могилу. Будто знак подала: свежий холмик вмиг покрылся нежно-пестрым покровом. А женщина черной плакальщицей смерти опустилась на колени в снежную глину и склонила голову, наверное, в молитве.
Странная это была картина — не смиренная, а словно вызывающая… (да, вызывающая!). Бесповоротная пауза, воронье отпевание высоко над головами, нет надрывающего души (и уши) оркестра — траурные церемонии сведены к минимуму, как она пожелала, когда умер Алеша.
Жанна поклонилась
— Тяжело как… жутко. — И обратилась к Валентину (они медленно пошли последними в печальной толпе): — Разве можно отпевать самоубийц?
— Что, простите?
— Меня поразило, как батюшка в церкви согласился.
— Я сказал ему, что это убийство.
— Правду сказали?
— Правду.
— Господи! Неужели? Кто ее мог так полюбить?
— Как?
— До ненависти.
— Оригинальная точка зрения, что-то в ней есть. Вы давно знали Марину?
— Давно, лет семь. Мы вместе работали. Весь их роман прошел на глазах. — Женщина улыбнулась восторженно-нежно сквозь набежавшие слезы. — Все проходит.
— Роман с Алешей?
— Да. Он пришел в музей просто так… театральный человек. И стал ходить почти каждый день. Как это было молодо и прекрасно! Потом они поженились, и она ушла от нас, но отношения поддерживала, звонила, заходила.
— Почему ушла?
— Она слишком нравилась мужчинам, знаете, экскурсовод, всегда на виду.
— Алеша ревновал ее?
— Естественно! Такая красавица. Не могу поверить, что ее нет.
— Красавица давала повод?
— А, глубокая истинная страсть не нуждается в каких-то поводах.
— Разве беспочвенные подозрения не обижают женщину?
— Нисколько, наоборот — это проявления любви. Но — мы все обеднели.
— Чувствами?
— Деньгами. Два года назад она вернулась в институт.
Занятный этот разговор (очень занятный!) продолжился в похоронном автобусе.
— А вы Мариночкин знакомый?
— За день до ее смерти познакомились.
— Господи Боже мой!
— Она скончалась при мне. — Дама непроизвольно отодвинулась на край сиденья, Валентин усмехнулся. — Меня-то не бойтесь, убийцу я прохлопал, но надеюсь все-таки найти.
— А, вы следователь.
— Следственная машина, говорят, перегружена. Я занимаюсь неофициально. Меня поразила гибель этой семьи.
— Да, ужас!
— Но я никак не могу уловить мотив. Вы говорите, мы обеднели…
— Нет, нет, тут дело не в деньгах.
— А в чем?
Молчание. Потом:
— Как я могу предать умершую?
— Сударыня, а вдруг наступит черед ее младшей сестры?
— О, как вы страшно говорите!
— А вы молчите!
— Да откуда я знаю, вдруг вы и есть ее возлюбленный.
— Вот как! У нее был…
— Хорошо, — решилась милая дама. — Если мой гнусный донос поможет предотвратить преступление…
— Да, да!
— В ноябре у Марины кто-то появился.
— Так я и думал!
— Он иногда звонил в музей, а два раза она просила меня оказать ей услугу. Я секретарша, сижу на телефоне.
— Что за услуга?
— Я сказала Алеше (он позвонил раз), ну… по ее просьбе: у нас сегодня вечер, выездной, в другом музее, Марина уехала.
— Как все сходится! Именно два раза, по ее словам, она встречалась с «дракончиком» возле «зеленого камня».
— С кем?
— Я просто прозвал…
— Ничего не понимаю!
— Я тоже. Так Марина сказала сестре, не углубляясь в объяснения. Как вы думаете, она полюбила его?
— Откуда мне…
— Ну, ваше ощущение.
— Нет, тот молодой роман был иным… мы же постарели: больше нервов, экзальтации, даже страха.
— Страха? Она боялась мужа?
— Нет, не столько мужа, а… какая-то тайна там была, пожалуй, страшная тайна. Иногда казалось, она прощается с этой жизнью.
— В чем это выражалось?
— Марина однажды сказала, глядя в окно, на обнаженный садик: «Последняя моя осень здесь». Я спросила: «С работы собираешься уходить?» Она: «Вообще собираюсь уходить». — «Как это?» — «Шутка». Но она не шутила.
Богатое погребение плавно перешло (через паузу — проезд по Москве) в богатые поминки: стол накрыли лакеи из близлежащего ресторана под присмотром соседок. Ежели актер-коммерсант совершает преступления по страсти (размышлял Валентин после первой стопки), то обходятся они ему недешево. Сыщик выбрал удобную позицию в конце стола (точнее, двух составляющих столов) прямо против елки (странно-неуместным выглядело рождественское дерево в свете событий убийственных), чтоб не терять из поля зрения главных действующих лиц и провести беседу с Никитой Всеволодовичем — костюмером, пристроившимся на стуле возле двери. Даша по приезде заперлась в своей комнате, а Жанна исчезла бесследно, еще с кладбища.
Валентин закурил и сказал:
— Потрясающие события, правда?
— Потрясают! — Старик покивал. — Не укладываются в голове.
— Я хочу их распутать.
— Вы? Вам передали «дело»?
— Нет, я не следователь, просто знакомый Пчелкиных.
— Кого?
— Марина и Даша — урожденные Пчелкины.
— По-моему, на похоронах Алеши вас не было, — проявил неожиданную наблюдательность расстроенный свидетель, поспешно выпил стопку и будто украдкой закусил селедочкой.
— Я недавний знакомый и не имел удовольствия знать Алексея Васильевича.