Век Наполеона. Реконструкция эпохи
Шрифт:
Потери ополченцев были немалые. Осенью 1812 года в Петербургском ополчении состояло около 12 тысяч человек. Когда же в октябре 1814 года возглавлявший Комитет Петербургского ополчения генерал-лейтенант Буткевич подал список тех, кто претендует на медаль в память войны 1812 года, в списке было 7 тысяч фамилий. (Но это был еще неплохой результат: из 11 тысяч ярославских ополченцев домой вернулось около шести тысяч – половина).
Кстати, о медали. При всей массовости награждений именно ополченцев ею постарались обойти (а про партизан никто и вовсе не вспомнил – разве что некоторые были награждены лично императором). Причины этого автор работы «Наградная медаль участника Отечественной войны 1812 года как памятник
Согласно Указу Александра I от 22 декабря 1813 года медали следовало раздавать «строевым чинам в армиях и ополчениях всем без изъятия, действовавшим против неприятеля в продолжение 1812 года». Из слов «действовавшим против неприятеля» сделали уловку: будто речь идет об участии в боях. Из списков автоматически выбывали те, кто конвоировал пленных, обеспечивал коммуникации и выполнял еще множество дел, разгружавших кадровые войска.
В результате, например, из Тверского ополчения (оно, как мы помним, по ряду причин почти полностью вымерло от болезней) только бывший командир конно-казачьего полка Балтии после долгой переписки вытребовал 400 медалей для своих ратников и офицеров на том основании, что они действовали отдельно от ополчения и участвовали во многих боях. (Тяжба Балтина за медали кончилась лишь в ноябре 1818 года!).
Впрочем, без медали ополченцы могли остаться и без злого умысла батюшки-царя. Дружинники Рязанского ополчения, получившие боевое крещение под Дрезденом, а затем участвовавшие в блокаде Глогау, в осаде Магдебурга и Гамбурга, остались без этой награды исключительно по воле своего командира генерала Измайлова. В 1814 году он сам ходатайствовал о награждении своих ополченцев медалями (правда, только офицеров, о рядовых дружинниках речи не шло), но через три года по каким-то причинам передумал и на запрос губернатора об участии рязанских дружин в боевых действиях ответил, что «вообще все полки Рязанского ополчения в 1812 году в бывшее с неприятелем действие ни в каких местах никогда употребляемы не были». Этим своим заявлением Измайлов подтвердил свою славу самодура.
10
Впрочем народ ждал главной своей награды – воли. Это была проблема: с народом, который почуял свою силу и считал, что власть перед ним в какой-то мере в долгу, надо было что-то делать. Но что именно – никто не знал.
Ответ в общем-то очевиден – дать свободу, отменить крепостное право. Но император Александр не готов был признать «долговые обязательства» такого объема. Николай Тургенев писал: «Когда неприятель ушел, крепостные крестьяне полагали, что своим героическим сопротивлением французам, мужественным и безропотным перенесением для общего освобождения стольких опасностей и лишений они заслужили свободу. Убежденные в этом, они во многих местностях не хотели признавать власть господ».
Власти опасались такого исхода и на всякий случай еще с конца 1812 года у крестьян Московской, Калужской и Тульской губерний начали собирать оружие. По предложению Кутузова, его выкупали («хотя многие из них получили оное безденежно, но как большая часть жителей, сколько мне известно, получила сии ружья от казаков значительной ценою, то несправедливо было бы отбирать от них оные силою власти. Но назначив за них соразмерную плату, можно будет получить от них те ружья под предлогом надобности вооружить ими милицию и другое
За ружье платили пять рублей (цена коровы), но и по такой цене крестьяне не торопились разоружаться. Понадобились многократные воззвания, инспекторские поездки и разные уловки. В статье Сергея Хомченко «Сбор оружия у населения по окончании войны 1812 года» говорится, что массовый сбор оружия у крестьян был закончен к июлю 1814 года, и приводятся цифры: к этому времени выкуплено и изъято было около 57 тысяч ружей и больше 16 тысяч ружейных стволов, а кроме того – 1300 карабинов и 3200 пистолетов.
Вместо одного большого подарка в виде отмены крепостного права решено было сделать много мелких. Всенародным объявлением от 31 августа 1814 года (именно в нем сказано «А крестьяне, добрый наш народ, да получат мзду свою от Бога») были отменены рекрутские набор на 1814 и 1815 годы, всем крестьянам прощены недоимки и штрафы со всех видов платежей. Ранее, в мае 1813 года Александр I распорядился «чтобы о крестьянах, которые в бытность неприятеля в Смоленской губернии выходили из повиновения, оставить всякие розыски и дел о них не заводить».
Крестьяне не поняли, что это – все, расчет окончательный. Они решили, что воля объявлена, но помещики ее скрывают. Василий Семевский в исследовании «Волнения крестьян в 1812 г. и связанные с Отечественной войной» описывает, как в апреле 1815 года в Нижнем Новгороде был арестован Дмитриев, дворовый человек приехавшего из Петербурга офицера, рассказывавший крестьянам, что манифест о даровании всем крестьянам вольности уже читан был в Казанском соборе в Петербурге. За свои слова Дмитриев получил 30 ударов плетьми и отдан в военную службу с зачетом помещику за рекрута.
Некоторые дворяне и помещики все же совестились – как-то нехорошо было оставить народ ни с чем. В 1817 году родилась идея: в награду за верность, явленную в 1812 году, объявить свободными крестьянских детей обоего пола, рожденных после 1812 года. Однако и этот способ не предусматривал наделение крестьян землей при освобождении и в жизнь претворен не был. Тургенев пишет, что при послевоенных крестьянских волнениях власти не стали прибегать к силе и все улеглось само собой. Такой исход понятен: за крестьянами уже не было «помощи регулярного могущества», их выступления были обречены. Точно так же не удались попытки возобновить в Испании гверилью. Народ сделал свое дело и стал никому не нужен.
11
Вслед за Испанией и Россией народная война захлестнула в 1813 году Пруссию. Впрочем и народной, и партизанской ее можно называть с оговорками.
«Немецкая война против Наполеона не была партизанской войной. Едва ли можно назвать ее народной войной; последней ее делает, как точно говорит Эрнст Форстхоф, только «легенда с политической подоплекой», – писал Карл Шмитт в своей «Теории партизана».
Главное отличие Пруссии 1813 года от Испании и даже от России в том, что «третья сила», которая необходима партизану для эффективной борьбы (и которой так не хватало тому же Шиллю), в 1813 году появилась: 21 апреля прусский король подписал эдикт о ландштурме, предписывавший каждому гражданину государства всеми способами, при любом поводе и любым оружием сопротивляться врагу. Даже если бы французы просто пытались восстановить общественный порядок, то и этому надлежало противостоять – ведь и хаос («разгул необузданного сброда») осложняет жизнь неприятелю. Впервые в истории такой документ был подписан монархом, впервые он был внесен в свод государственных законов. «Поражаешься, когда видишь имя легитимного короля под подобного рода призывом к партизанской войне. Эти десять страниц Прусского Свода законов 1813 года (с. 79–89) определенно принадлежат к самым необычным страницам всех изданных законов мира», – писал Карл Шмитт.