Век невинности
Шрифт:
«Почему бы тебе не поехать со мной, Ньюлэнд, — сказала его мать, вдруг останавливаясь в дверях из мореного дуба. — Луиза так тебя любит! И, конечно же, только ради Мэй я иду на подобный шаг. Ну и еще — в интересах общества, потому что если мы не будем горой стоять друг за друга, то от него останутся одни лишь воспоминания!»
Глава седьмая
Миссис Генри Ван-дер-Лайден в молчании слушала свою кузину, миссис Ачер. Следует отметить, глубокоуважаемый читатель, что миссис Ван-дер-Лайден была молчалива от природы и что она, несмотря на всю свою сдержанность, отчасти обусловленную воспитанием, уж если кого-нибудь любила, то любила по-настоящему. Но даже знание этой стороны ее натуры не всегда служило надежной защитой от холода, которым она порой обдавала своих знакомых, дерзнувших переступить
Миссис Ван-дер-Лайден по-прежнему надевала свое черное бархатное платье с венецианским воротником, когда выезжала в свет — или (она никогда не обедала в клубах) когда широко распахивала двери своего дома, чтобы принять гостей. Волосы ее, которые не поседели, но с возрастом обесцветились, были по-прежнему закручены в плоские букли, закрывавшие верхнюю часть высокого лба. Пожалуй, в то время, когда художник работал над портретом, прямой нос Луизы Ван-дер-Лайден был очерчен несколько четче, а голубые глаза ее сияли ярче, чем теперь. Она всегда потрясала Ньюлэнда Ачера тем, что позволила как бы законсервировать себя в идеальных условиях, создаваемых для нее мужем и слугами. Так тела, замороженные в глыбах льда, хранятся в них годами, не увядая.
Подобно всем членам своей семьи, молодой человек уважал миссис Ван-дер-Лайден и восхищался ею. Но он находил ее любезность преувеличенной, а способ отказывать гостям (предварительно вытянув из них всю душу) несколько жестоким, хотя она и делала это всегда в мягкой форме. Ему казалось, что некоторые из престарелых тетушек его матери — злобные старые девы — и те поступали куда гуманнее, из принципа говоря: «Нет!» — еще до того, как их собеседник успевал изложить свою просьбу.
Миссис Ван-дер-Лайден никогда не давала окончательного ответа сразу же, но всегда обнадеживала просителя улыбкой, игравшей на ее тонких губах. А потом она неизменно отвечала: «Я должна вначале переговорить со своим мужем». Они с мистером Ван-дер-Лайденом за столько лет своего счастливого супружества стали так близки, что Ачер удивлялся, зачем им еще что-то обсуждать. Но так как ни одно решение не принималось без этих таинственных совещаний, миссис Ачер и ее сын, когда заранее представляли себе встречу с миссис Ван-дер-Лайден, были готовы к тому, что услышат эту знакомую фразу.
Однако, на сей раз миссис Ван-дер-Лайден, редко удивлявшая кого бы то ни было, повела себя самым неожиданным образом. Протягивая свою длинную, тонкую руку к колокольчику, она сказала:
«Думаю, я должна пригласить сюда Генри, чтобы он тоже послушал, что вы будете говорить мне.»
Почти сразу же после того, как она позвонила, явился лакей, которому она важно сказала: «Если мистер Ван-дер-Лайден закончил чтение газет, спросите, не соблаговолит ли он присоединиться к нам». Миссис Ван-дер-Лайден произнесла эти два слова: «чтение газет», — таким тоном, словно она была супругой министра, объяснявшей, что ее муж «в настоящий момент находится на заседании кабинета». Сделала она это вовсе не потому, что была высокомерна, а в силу того, что в течение их долгой совместной жизни у нее выработалась привычка воспринимать каждый жест мистера Ван-дер-Лайдена как целое событие, имеющее первостепенное значение; и друзья Ван-дер-Лайденов и их родственники считались с этим.
В данном случае ее решимость свидетельствовала о том, что она считает сам случай «из ряда вон выходящим», а миссис Ачер — чересчур навязчивой. Но, чтобы никто не подумал, что она настроила себя заранее, почтенная дама добавила, улыбаясь им одними глазами: «Генри всегда так рад вас видеть, Аделина! И он с удовольствием поздравит Ньюлэнда».
Двойные двери торжественно растворились, и на пороге появился сам мистер Генри Ван-дер-Лайден, — высокий, худощавый, с замороженной, как и у его супруги, приветливостью в глазах, которые были не бледно-голубые, как у нее, а серые. На нем был хорошо подогнанный по фигуре сюртук. Светлые его волосы со временем обесцветились, как и у жены; и даже нос у него был такой же прямой, как у нее.
Мистер Ван-дер-Лайден, как и полагалось кузену, тепло поприветствовал миссис Ачер, негромко произнес слова поздравления (почти те же самые, которые использовала его супруга), в адрес Ньюлэнда, и позволил себе расположиться в одном из обитых парчой кресел с непринужденностью правящего государя.
«Только что окончил чтение „Таймс“, — сказал он, складывая вместе свои длинные пальцы. — В городе я так занят по утрам, что предпочитаю просматривать газеты во время завтрака. Это так удобно при моей занятости!»
«Превосходная мысль, — заметила миссис Ачер. — А вот дядя Эгмонт, помнится, откладывал чтение утренних газет до обеда».
«Да, отец не любил спешки. Но теперь мы живем в мире сплошной суеты», — сказал мистер Ван-дер-Лайден, старательно подбирая каждое слово и медленно обводя взглядом просторную белую гостиную, которая, по мнению Ачера, как нельзя более соответствовала имиджу хозяев.
«Но, надеюсь, мы не помешали тебе читать?» — с легкой тревогой в голосе спросила его жена.
«О, нет!» — поспешил он ее успокоить.
«Тогда я бы хотела, чтобы Аделина все рассказала тебе».
«Вообще-то дело касается Ньюлэнда», — заметила миссис Ачер, улыбаясь, и принялась объяснять, в какое неприятное положение попала миссис Ловелл Мингот, получив почти от всех приглашенных письма с отказами.
«И, конечно, — закончила она, — Августа Велланд и Мэри Мингот обе чувствуют, что вам следует узнать об этом, — особенно в свете помолвки Ньюлэнда».
«О!» — воскликнул мистер Ван-дер-Лайден, слегка опешив.
В воцарившейся тишине каминные часы с бронзовой инкрустацией, стоявшие на мраморной полке, угрожающе тикали, словно в них была вмонтирована бомба замедленного действия. Ачер с благоговейным трепетом смотрел на две неподвижные стройные фигуры, с олимпийским спокойствием восседавшие рядом друг с другом. Отпрыски знаменитых родов не желали нарушать преемственность поколений и низлагать с себя венец величия, возложенный им на голову самой Судьбой. Они жили без излишеств, но элегантно, и пожинали невидимый урожай, чьи семена были брошены в плодородную землю Скайтерклифа их предшественниками. А по вечерам они все так же, следуя традиции, раскладывали пасьянс.
Мистер Ван-дер-Лайден первым пришел в себя.
«Так вы и в самом деле считаете, что здесь дело не обошлось без намеренного вмешательства Лоренса Лефертса?» — спросил он, обращаясь к миссис Ачер.
«Вне всякого сомнения, сэр! Ларри порой заходит слишком далеко… Если моя кузина Луиза не возражает, позволю себе упомянуть о его скандальной связи с женою почтмейстера (рядом с их поместьем есть один городок) или с кем-то в этом роде. А когда бедняжка Гертруда начинает подозревать, что дело нечисто, он, опасаясь скандала, откалывает подобные номера, строя из себя моралиста и доказывая с пеной у рта, что непозволительно приглашать его супругу на встречу с людьми, с которыми у нее не должно быть ничего общего. Да он просто использует бедняжку Элен Оленскую, как громоотвод! Он и раньше часто так делал!»
«Ох уж эти Лефертсы!» — воскликнула миссис Ван-дер-Лайден.
«И не говорите, дорогая! — отозвалась миссис Ачер. — Что подумал бы дядя Эгмонд, услышав, как Лоренс Лефертс восстает против кого-нибудь? До чего докатилось наше общество!»
«Точнее, некоторые его члены», — холодно произнес мистер Ван-дер-Лайден.
«Эх, если бы вы и Луиза могли почаще выезжать в гости!» — вздохнула миссис Ачер. И тут же поняла, что сплоховала: Ван-дер-Лайдены всегда болезненно относились к любой, пусть даже завуалированной, критике своего уединенного существования. Они считались признанными арбитрами светской жизни, их слово было законом (по крайней мере для многих). Они это знали и благодарили судьбу за то, что она им посылала. От природы они были стеснительными людьми, и, как уже упоминалось выше, жили уединенно в лесной тиши Скайтерклифа. Они старались как можно реже выбираться в город, а когда делали это, то отклоняли все приглашения, ссылаясь на состояние здоровья миссис Ван-дер-Лайден. Ньюлэнд поспешил на выручку к своей матери: