Век-волкодав
Шрифт:
— Кто тут есть? — женщина на миг задумалась. — В сотне саженей отсюда лежат четыре трупа, двоих исполнила лично я. Чуть дальше старое кладбище. Чье, даже не знаю. Крестов, во всяком случае, там нет. Прямо за ним — стенная костница, вероятно, монастырская. Хватит?
Бывший чекист беззвучно хмыкнул. Кажется, дамочка решила его напугать.
— Сейф открыть сможете?
Красный огонек папиросы резко дернулся.
— Говорила же — смогу! Но имейте в виду, все, что в сейфе — мое. Вы берете себе ваш любимый прибор, он в штабной комнате…
Пантёлкин молча кивнул. Чемоданчик — небольшой, тяжелый, материал твердый, гладкий, рукой приятно гладить. Неровные пятна на экране.
«Говори, где машинка с Кирочной!..»
— …И учтите, переговоры с Рейли буду вести я сама, вы нас только познакомите. Секреты Кима стоят очень больших денег, но без меня вас облапошат в два счета. В Париже, вы уже, кажется, нарвались.
Бывший чекистпроглотил намек, не поморщившись.
— Служба у нас такая, Лариса Михайловна. Умри ты сегодня, а я — завтра.
Красный огонек вновь дрогнул.
— Вы о чем?
Леонид невозмутимо улыбнулся.
С репортером «Известий» Михаилом Огневым он увиделся за час до того, как Гондла отперла тяжелую дверь в подвале костела Святого Варфоломея. Служебное удостоверение — увесистые багровые «корочки» — карман не тянет, а долг, как известно, платежом красен. «Почетное дело поручено мне: давить сапогами клопов на стене…»
Гондла, не дождавшись ответа, подсветила фонариком циферблат наручных часов:
— Еще чуть-чуть, минуты три. Дежурный уходит в семь, но лучше немного потерпеть…
Пантёлкин поглядел на темный четырехугольник двери, нащупал кобуру у пояса.
— А вы мне пока, Лариса Михайловна про Вождя расскажите. Почему он Николай, а не Владимир?
— О чем вы? — поразилась Гондла. — И охота вам такое старье ворошить? Ну, как хотите… У некоторых народов Поволжья есть странный обычай. Когда в семье умирает ребенок, его имя передают следующему. Смерть обманывают — два раза за одним и тем же не придет, в ее ведомостях эта графа уже заполнена…
Бывший чекист невольно поежился.
— В семье Ульяновых был еще один ребенок — Владимир, больной, несчастный мальчик, паралитик от рождения. Он умер в три года, и тогда Николай Ульянов заступил место брата. Он тоже болел, но смерть его не увидела. Говорят, не видит до сих пор…
Бросила папиросу, втоптала окурок в липкую грязь.
— Пойдете первым. Сказки — сказками, но если что-то замечу — застрелю на месте.
Мокрая ржавчина вновь вцепилась в пальцы. Леонид, скользнув подошвой по влажному железу, перехватил поудобнее портфель, не без труда выпрямился.
— Ну, что стали? — донеслось снизу. — Вперед!
Хорошо, когда Смерть не видит. А когда она мысли не читает — еще лучше.
В прошлый раз они попали в подземелье через подвал. Теперь же за дверью оказалась узкая каменная лестница, врезанная между двух глухих стен. Ступени резко заворачивали вправо, и Пантёлкин сообразил, что они находятся в башне.
Гондла, прикрыв дверь, долго возилась с ключом, наконец, удовлетворенно вздохнула.
— Удачно! Про этот ход знаем только я и Ким, но он не любит спускаться под землю. Внизу караул, посторонних не пускают, так что помешать нам никто не сможет.
Леонид молча кивнул. Этим вечером секретарь ЦК товарищ Лунин должен выступать на пленуме Столичного комитета партии. Вместе с ним, если репортер Огнев напоследок не солгал, на пленум собиралась и товарищ Климова.
Повезло Мурке!
— Нам на самый верх, — шепнула женщина. — Увидите кого-нибудь — стреляйте сразу.
И потянулись ступени — первая, вторая, десятая… сотая.
Уже не впервые бывший старший оперуполномоченный ВЧК ловил себя на странной мысли. Каждый раз он выбирал самый безнадежный путь. Когда стало ясно, что на бандита Фартового началась беспощадная охота, брошенный всеми чекист остался в Питере. После побега, встретившись с Лафаром, он вновь мог уехать, но все-таки согласился стать «товарищем Москвиным». И уж совсем не имело смысла возвращаться в страну сейчас. И все-таки он вернулся — вопреки всякому здравому смыслу.
Леонид сам себе удивлялся, но поступить иначе не мог.
Ответ он нашел в самом неожиданном месте — в дурацкой книжке про злодея Фантомаса. Один из героев, утешая неудачника Жюва, рассказал притчу про узника, рывшего подземный ход под полом камеры. Тяжкая работа длилась много лет, и наконец, путь на волю был открыт. Самое время убегать, но узник вдруг понял, что ему совсем не хочется уходить из тюрьмы. Человеку не нужна была свобода — ему просто очень нравилось рыть землю.
— Налево…
Лестница привела на небольшую площадку. Впереди стена в свежей побелке и самая обычная деревянная дверь. Медная ручка, табличка тоже медная, но без всякой надписи. Витой шнур, ведущий к электрическому звонку, голая лампа под потолком.
Гонда, достав связку ключей, быстро нашла нужный, беззвучно открыла. Обернулась, взглянула прямо в глаза:
— Не передумали? Знаете, Леонид, вы — очень интересный человек. Но… Нет, я бы не смогла стать подругой бандита.
Отвечать Пантёлкин не стал. Взялся за ручки, дверь толкнул, перешагнул порог, портфель на пол поставил. И только потом поздоровался.
— Добрый вечер, товарищ Ким!
Обыскали вприглядку. Сняли пальто, вынули револьвер из кобуры, сорвали с пояса нож. Заточку в штанине не нашли, но толку с нее — чуть. Четыре парня с винтовками, на столе — тяжелый черный «маузер», да еще Гондла при револьвере.
Комнатка оказалась маленькой, тесной. В стене напротив — небольшое окно, яркие лампы под потоком, врезанная в камень стальная дверь сейфа, стол да два стула. На одном товарищ Ким трубку курит, на другом Лариса Михайловна устроилась.