Век
Шрифт:
— О Господи! закричал он. Выбежал из комнаты в центральный холл, ринулся к выходу и рывком открыл дверь.
Последнее, что он услышал, перед тем как выскочил в ночь, был хохот Фаусто.
На следующее утро Фаусто ввели в монументальный Сала дель Маппамондо, он снова прошел через огромный зал к столу в углу, за которым диктатор разбирал какие-то бумаги. Он вскинул руку в фашистском приветствии и сказал:
— Дуче, я пришел доложить о том, как я выполнил ваше поручение. Вы просили меня об этом.
Муссолини оторвал взгляд от бумаг. На этот раз он не предложил Фаусто сесть.
— Какое поручение? — спросил он.
Фаусто смешался:
— Это касалось убийства моего отца.
— Ах да, припоминаю. Ты говорил с доном Чиччо?
— Да, дуче. Он дал мне его имя и адрес. Этот человек все еще живет здесь, в Риме. Вернее сказать —
— Остия? — прервал его дуче. — Постой... Ты застрелил его по дороге в Остия?
— Да, дуче.
— И бросил его тело в кювет? Он ехал в сером «ситроене»?
— Да, дуче.
— Так это ты убил его? Боже мой! Кретин! Диктатор вскочил со стула. От ярости он был почти в истерике. — Ты знаешь, кто был Массимо Романо?
Фаусто охватил ужас.
— Это человек, который убил моего отца.
— Это сказал тебе дон Чиччо?
— Да, дуче.
— Идиот! Массимо Романо был нашим лучшим осведомителем в мафии! Именно он сообщил нам об операции дона Чиччо! Ты отомстил не за своего отца, а за дона Чиччо! Кретин!
Его голос гулко отражался от мраморных стен. Побелевший Фаусто стоял перед диктатором Италии и чувствовал, как его головокружительная карьера фашиста рушится у него на глазах.
ЧАСТЬ VIII
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК ДЛЯ ГАБРИЭЛЛЫ
1929—1934
ГЛАВА 38
В семье, все члены которой обладали исключительно привлекательной внешностью, она была исключением. Ее мать — Лорна Декстер фон Герсдорф — была красавицей, дядя — Дрю Декстер — был хорош собой, его жена Милли тоже славилась своей внешностью. Но Габриэлла фон Герсдорф была гадким утенком. Она знала это. Уже в семилетнем возрасте ее некрасивость и полнота сделали из нее застенчивого и ранимого ребенка, развили в ней разрушительное чувство собственной неполноценности и вынудили укрыться в мире фантазий. Благодаря причудливой игре генов она пошла в отца. Карл Мария был прекрасным пианистом и добрым, очаровательным человеком, однако он отнюдь не был красавцем. Габриэлла унаследовала от него склонность к полноте и рост. Она получила от него и густые каштановые волосы, большие зеленые глаза и ум. А также, увы, и аппетит. Карл Мария любил готовить и есть. «Хорошая жизнь — это хорошая музыка и хорошая еда» — таков был его девиз. И в результате Габриэлла выросла под звуки музыки Шуберта, Моцарта, Бетховена, Шопена и Листа, но она росла, вдыхая в себя также ароматы жареного филе, печеночного супа с клецками, вареников со сливами или с абрикосами и замечательной крестьянской похлебки — бёшл.
Карл Мария воспитал в своем единственном ребенке любовь ко всему венскому и научил дочь немецкому языку с венским акцентом (и даже с интонацией, присущей определенному району Вены, так как каждый район города имел свой собственный акцент).
Ее дед Виктор Декстер, которого она обожала, научил ее и итальянскому языку, таким образом она знала три языка уже в том возрасте, когда большинство детей с трудом усваивает первые неправильные французские глаголы.
К свадебному подарку Лорны мужу — концертному «Стейнвею» — через два года прибавился еще один рояль. Оба инструмента стояли друг против друга в гостиной их дома на Шестьдесят четвертой улице. Карл Мария музицировал целыми днями и частенько сидел за роялем далеко за полночь. Его оглушительные аккорды вызывали у соседей протест. Но он игнорировал их. Карл Мария любил свою семью, был доволен жизнью, хотя в глубине души знал, что никогда не сможет встать в один ряд с лучшими пианистами своего поколения. Лорна тоже не обращала внимания на жалобы соседей. Она посвятила свою жизнь карьере мужа и с радостью принялась превращать свой дом в центр музыкальной жизни Нью-Йорка. Все великие пианисты современности приходили к ним на ужин — позднее Габриэлла горделиво заявляла, что самым ранним воспоминанием ее жизни было исполнение ее отцом вместе с Рахманиновым произведений Моцарта для двух роялей.
Это был счастливый дом, но полнота Габриэллы делала ее несчастной. Когда ей было восемь лет, а ее рост составлял сто семьдесят сантиметров, стрелка весов доходила уже
Она любила читать и проглатывала книги одну за другой. Она любила «Алису в стране чудес» и «Страну Оз» и выделяла среди героев Алису и Дороти, которые, как и она, отличались от других и казались потерянными в этом мире. Габриэлла любила музыку, но, к несчастью для нее, не унаследовала музыкального таланта отца. После двух лет занятий на фортепьяно она могла с трудом играть простейшие вещи Моцарта, еще хуже ей удавались всякие «чижики-пыжики». Собственная неуклюжесть приводила ее в такое отчаяние, что она заливалась слезами и колотила с яростью по клавишам. Поэтому родители мудро решили отступиться от нее и прекратили уроки музыки. Однако у Габриэллы был все-таки один талант. Она прекрасно рисовала. Она любила рисовать эскизы и акварели, а ее чувство цвета было настолько ярким и образным, что мать вставила ее лучшие работы в рамки и развесила по всему дому, чтобы хвастать ими перед гостями.
Когда Карл Мария и Лорна бывали дома, особняк наполнялся гостями. Но шесть месяцев в году он гастролировал, а так как Лорна всегда сопровождала его, Габриэлла оставалась с домоправительницей фрау Грюнвальд, дородной и добродушной венской вдовой, жившей на верхнем этаже. Габриэлла любила фрау Грюнвальд, которая увеличивала количество калорий, потребляемых девочкой, постоянно выпекая вкуснейшие торты и печенье (включая еженедельный торт «Сахарный», приводивший Габриэллу в восторг). Но она скучала по родителям, когда они были в отъезде, и проводила еще больше времени в своей комнате. Там она читала, рисовала, играла со своими куклами и фантазировала. Ее любимицей была красивая французская кукла, которую она назвала Адель. Эту куклу подарил ей на день рождения дедушка Виктор, поэтому она особенно дорожила ею. Она могла часами играть с Адель, ставшей для нее чем-то вроде «второго я». Ведь Адель никогда не толстела, все платья сидели на ней прекрасно в отличие от Габриэллы, чья одежда по размерам напоминала шатер.
Чтобы Адель выглядела еще красивее, Габриэлла начала рисовать для нее платья. Потом, естественно, она решила попробовать сама сшить одно платье. Она взяла коробочку для шитья у фрау Грюнвальд и стала искать по дому подходящий материал. Она задумала платье для коктейлей песочного цвета. Случилось так, что одно из кресел в библиотеке было покрыто бархатной накидкой такого цвета, который был нужен Габриэлле. Трясясь от страха при мысли о том, что будет, когда родители вернутся домой, она схватила один из подлокотников и начала орудовать ножницами. В результате появилось кукольное платье, выглядевшее ужасным, но эксперимент заинтересовал ее. Если она научится, то сможет сшить целый гардероб для Адель!
Габриэлла попросила домоправительницу научить ее шить. Она оказалась способной ученицей и быстро освоила различные виды швов и даже основы шитья, так как фрау Грюнвальд со старомодной бережливостью сама сшила большинство своих платьев.
После уроков шитья Габриэлла вернулась в спальню и принялась за осуществление своего грандиозного проекта.
Она открыла воображаемый парижский салон «бутик» под названием «У Габриэллы» и нарисовала целую коллекцию для Адель, включая и обязательное свадебное платье. У Адель была всего лишь одна пара обуви, поэтому коллекции не хватало определенного блеска; а так как Габриэлле приходилось еще делать домашнюю работу для школы, составление коллекции заняло несколько недель. Но она отдалась этому занятию со всей энергией, и было что-то трогательное в этой толстой мешковатой девочке, сидящей в спальне на полу и рисующей одно за другим великолепные платья для вечно прекрасной куклы Адель, которые та будет носить на воображаемых балах и празднествах, где ей, конечно, встретится прекрасный принц.