Век
Шрифт:
Дуче посмотрел на него с любопытством:
— Зачем тебе нужно это знать, после стольких лет? Тот, кто сделал это, возможно, уже умер от старости.
Фаусто дрожал. Неужели эта просьба будет ему стоить благосклонности дуче, его нового замечательного поста?
— Но если он не умер, дуче, у меня есть долг чести, который я должен ему вернуть.
— Ты имеешь в виду, что хочешь отдать его под суд?
— Нет, дуче. Я хочу убить его. На похоронах отца я поклялся сделать это. Теперь, когда я в состоянии его выследить, мне необходимо сдержать свою клятву. Вы даете мне
— Другими словами, тебе нужно, чтобы государство обеспечило тебе неприкосновенность, когда ты его убьешь?
Голос дуче звучал зловеще. Фаусто задрожал еще сильнее:
— Да, дуче. Для меня это дело чести.
— Ты идиот! — загремел Муссолини, вскакивая на ноги. — Как ты думаешь, что я делал все последние годы? Я пытался обуздать насилие! Теперь в наших руках власть, и мы должны остановить убийства! Что скажут люди, если человек, который должен стать моральным лидером итальянской молодежи, получит карт-бланш на убийство престарелого мафиозо?
— Людям не надо будет знать...
Муссолини обошел вокруг стола, схватил Фаусто за руку и подвел его к открытым окнам в центре комнаты, выходившим на узкий балкон. Дуче вместе с Фаусто вышел через балконные двери наружу. День был облачный, и площадь Венеции была довольно пустынной.
— Смотри, — дуче раскинул руки широким жестом, — весь Рим лежит у моих ног! Когда я говорю с этого балкона и тысячи людей внизу слушают меня, знаешь ли ты, Фаусто, что я испытываю? Это похоже на секс. Как будто я и итальянский народ — любовники. Это и есть власть, Фаусто, власть — самая потрясающая вещь в жизни. И знаешь, что я думаю, когда сливаюсь в любовном экстазе с народом? О чем мечтаю? Я мечтаю о новом Риме, более великом, чем Древний Рим, о новой Римской империи, более могущественной, чем последняя империя! Фантастическая мечта, правда, Фаусто?
— Да, дуче. Я мечтаю о том же.
— Но чтобы воплотить эту мечту в жизнь, мы должны забыть наши мелкие ссоры, личные междоусобицы, вендетты — это все прошлое, опера-буфф. Вот почему ты должен забыть о своей безумной идее, Фаусто. Ты понял меня?
— Да, дуче.
— Браво!
Дуче хлопнул его по спине, и они вернулись в Сала дель Маппамондо. Фаусто снова вскинул руку.
— Дуче, вы вдохновили меня величием своей мечты! Я понимаю сейчас, что моя семейная честь — ничто по сравнению с честью и славой фашизма!
— Хорошо. — Дуче на секунду умолк, потом понизил голос: — Прежде чем ты уйдешь...
— Да, дуче?
— В конце концов, честь мужчины должна быть защищена. Смерть отца должна быть отомщена. Сколько тебе потребуется времени?
Фаусто был поражен такой быстрой переменой в мыслях дуче.
— Думаю... неделя?
— Превосходно. Представишь мне полный отчет, когда вернешься.
И самый могущественный человек в Италии, если не во всей Европе, направился к своему столу.
ГЛАВА 36
Через два дня после встречи Фаусто с дуче епископ Брешиа, монсеньор Антонио Спада вошел в Ватикан через Арку колоколов и обошел собор Святого Петра сзади, пригибаясь под
Работая с бедняками в Брешиа, он видел, как постоянное вынашивание детей обрекает их на еще более глубокую нищету. И хотя разумом он понимал позицию Ватикана, сердцем чувствовал, что церковь не права.
Но со всеми своими оговорками в отношении политики Ватикана он продолжал любить церковь. Поэтому, когда он вошел в Апостольский дворец, ему показалось, будто он возвратился домой. Он прошел по старинным коридорам в кабинет, принадлежавший когда-то его покровителю, кардиналу дель Аква. Его преосвященство умер восемь лет назад в возрасте, считавшемся почтенным даже в Колледже кардиналов, его преемник на посту Государственного секретаря, кардинал Гаспарри, вызвал Тони из Брешиа.
Он не имел представления о том, зачем его вызвали, но, когда узнал, в чем дело, был приятно удивлен.
Княгине Сильвии было за семьдесят, и ее больное сердце давало о себе знать. Прикованная большую часть времени к постели, худая, хрупкая, абсолютно седая, эта бывшая красавица сохранила острый ум и живой интерес к жизни. Ее глаза сияли от восторга, когда сын, сидя у ее кровати, рассказывал ей о своем продвижении в церковной иерархии.
— Так ты возвращаешься в Рим! — воскликнула она. — О, Тони, не могу сказать, как это меня радует. Теперь ты будешь распоряжаться всеми расходами Ватикана! Потрясающе!
Сын, который был почти таким же худым, как мать, улыбнулся:
— На самом-то деле не я, а синьор Ногара будет распоряжаться финансами. Он будет инвестировать деньги, которые церковь собирается получить от Муссолини. Но по какой-то причине кардинал Гаспарри считает, что я обладаю магической силой в денежных делах. Полагаю, потому, что мне удалось навести порядок в бухгалтерских книгах в Брешиа. Поэтому они хотят, чтобы я работал с синьором Ногара. Честно говоря, большинство кардиналов не умеют складывать цифры столбиком.
Его мать рассмеялась:
— Так вот почему церковь так бедна! Ну, ты всегда был силен в математике, поэтому будем надеяться, что ты не потеряешь богатства Ватикана. Сколько Муссолини собирается заплатить за свой мир с церковью?
— Не знаю точно, но это будет огромная сумма. Святой Отец хочет инвестировать эти деньги, чтобы церковь была в финансовом отношении независимой!
— Что ж, если этот негодяй Муссолини сможет решить проблемы Ватикана, должна признать, это говорит в его пользу. Но я все равно думаю, что он подонок. Зато как хорошо, что ты будешь жить в Риме!