Века и поколения: Этнографические этюды
Шрифт:
— Говори, кто вскрыл грудь оленя, говори, кто внушал тебе мысль о вероотступничестве! — истерически кричал Ланда, тыкая пытаемого раскаленным прутом в голые пятки.
В камере стоял густой запах горелого мяса. Посланцы капитула, ужаснувшиеся увиденным, воскликнули разом:
— Брат провинциал, остановитесь! Ваш сан не позволяет вести такой допрос. Брат провинциал, вы…
Диего де Ланда, казалось, очнулся от исступления, бросил железный прут и посмотрел на говоривших. По знаку Ланды палач снял жертву с пут и опустил на пол.
— Братья, — вкрадчиво начал провинциал, — я здесь не по своей воле, а единственно по воле нашего господа. Я вами назначен духовным главой провинции…
Он помолчал и вдруг резко крикнул:
— Мне нельзя ждать, когда распорядится епископ брат Франсиско Тораль, не ведающий наших условий и могущий допустить безудержное распространение ереси. Я делаю так, как велит мне мой долг перед святой церковью, и пусть бог будет мне судья!
Он повернулся к палачу и дал знак продолжить пытку. Палач вставил в рот На Чан-челя рог и вылил в него из сосуда горячую воду. Затем вскочил на несчастного и стал топтать его. Изо рта истязуемого, из ушей и носа потекла вода пополам с кровью. В ужасе, многократно крестясь, посланцы капитула выскочили из подземелья во двор монастыря. Ланда не задерживал их. Он склонился, прислушиваясь к неясному шепоту На Чан-челя. На Чан-чель с последним дыханием как будто произнес: «Боже!» — и затих. На мертвом лице вдруг появилась и застыла улыбка. Провинциал отшатнулся и рухнул в кресло. Он просидел в беспамятстве несколько часов.
Монахи осторожно вынесли Ланду во двор. Когда провинциал очнулся, он удалился в свои покои и не появлялся на людях три дня. Служки подавали ему еду через окошко в двери. А по всей провинции продолжалась охота за отступниками, во всех монастырях сидели заключенные, их было много сотен.
Через три дня провинциал вышел на монастырский двор и продолжал инквизиторское расследование. Казалось, теперь уже ничто и никто не остановит его. Сто пятьдесят семь индейцев — мужчин и женщин — не выдержали пыток и скончались в монастырях. Более четырех тысяч остались навек калеками, но провинциал готовил самое страшное.
Члены капитула и испанские сеньоры, много месяцев наблюдавшие почти сатанинскую ретивость провинциала во имя Христа, знали о ропоте, который будоражил индейские селения и мог превратиться в восстание. Кто-то предлагал послать известие епископу, но опасался главного алькальда, бывшего заодно с Ландой, и самого Ланду.
В монастырь Мани не только упрятали отступников и на погосте схоронили умерщвленных пытками, но и свезли языческие идолы, манускрипты на оленьей коже, сосуды с рисунками, каменные алтари. Это были неповторимые образцы древней культуры майя.
После 10 июля 1562 г. по дороге в Мани можно было встретить знатных испанцев и знатных индейцев. А 11 июля показалась и кавалькада главного алькальда. Они ехали в Мани по приглашению Диего де Ланды, который обещал им невиданное еще в Новом Свете зрелище — торжественное аутодафе, знаменующее завершение борьбы с ересью.
На широкой площади перед монастырем были разложены огромные кучи хвороста, сучьев, соломы. На 12 июля 1562 г. Диего де Ланда, возомнивший о своем всесилии, представлявшийся самому себе рукой провидения, назначил аутодафе.
Для самых знатных перед монастырем соорудили нечто вроде помоста с легким тростниковым козырьком от непогоды или жаркого солнца. Было много солдат и еще больше — нахмуренных, но не робких индейцев из разных селений. Были почти все настоятели монастырей провинции и соседних провинций. Почти все, так как те двое, что приезжали в конце прошлого года от капитула, отсутствовали. Может быть, они остались в своем приходе, может быть, отправились к епископу сообщить о дальнейших действиях Ланды, превышающих его права по сану.
В пять часов пополудни на помосте в окружении пышной свиты испанской и индейской знати появился главный алькальд. Затем распахнулись монастырские ворота и вышел провинциал в парадном одеянии. Он вознес к небу молитвы и затем дал знак. Из разных мест монастыря на площадь монахи вынесли пять тысяч языческих идолов, 13 каменных алтарей, 22 маленьких камня с изображениями, 27 свитков рукописей майя на оленьей коже и 197 сосудов с рисунками, изображавшими богов и божеств майя. К эшафотам, выстроенным во всех концах площади, подвели несколько десятков индейцев в колпаках позора.
Поднявшись на помост, Диего де Ланда вновь прошептал молитву и вновь подал знак. Вспыхнули костры. В них полетели языческие идолы, алтари и рукописи, сосуды и рисунчатые камни. Огонь пожирал камень, пожирал бесценные рукописные сокровища и разрушал творения талантливых рук человека. Солнце зашло, но от пламени десятков костров было жарко, как днем.
И снова Ланда подал знак. К несчастным, собравшимся у эшафота, подскочили палачи с бичами и ножницами. Кого-то они остригали наголо, кого-то били до крови бичами, кого-то просто толкали в костер или привязывали к столбу. У столбов возникали кучи хвороста, и взметнувшийся огонь поглощал привязанных к нему.
И в четвертый раз провинциал подал знак, не обращая внимания на гневные выкрики в толпе, на странный испуганный шепот на помосте среди знати.
Факелы, словно лучом солнца, озарили страшное зрелище. На погосте сотни людей, одетых в шутовские наряды — сан-бенито, под присмотром монахов разрывали могилы, где покоились погибшие под пытками. Они выталкивали их тела, которых уже коснулся тлен, и несли к площади. Трупное зловоние достигло помоста.