Вексель судьбы. Книга 2
Шрифт:
Поскольку весной и в начале лета, в меру сил и имевшегося времени, я успел немного ознакомиться с материалами, раскрывающими обстоятельства, при которых погиб мой отец, я решил, ничего не скрывая, изложить Сталину моё безусловное мнение.
— Товарищ Сталин, решение плыть на английском эсминце было на тот момент наиболее безопасным. Действительно, все арктические конвои в ноябре проследовали в наши порты и обратно без потерь, у немцев в Арктике в тот момент не было ни надводных кораблей, ни подводных лодок. Полёт на дальнем бомбардировщике над оккупированной Норвегией был сопряжен с куда большим риском. Поэтому как бы мне ни хотелось
— А вы не замечаете, что противоречите сами себе?— с раздражением ответил Сталин.— В ноябре потерь в конвоях не было, гитлеровских кораблей в Арктике тоже не было, как не было до самого сорок второго года, а советский нарком, по чьему-то случайному и легкомысленному, так сказать, решению отправленный в Англию этим наиболее безопасным маршрутом, неожиданно погибает? И вдобавок, тоже по чистой случайности, происходит всё это сразу же после того, как он прочитывает записки этого вашего Фатова и узнает код от царского депозита! И наконец - английский эсминец после вражеской атаки, как известно, не утонул. Почему же тогда они не вернули тело погибшего наркома для погребения на советской территории, а похоронили в море, словно какого-нибудь трюмного матроса?
— Товарищ Сталин, поверьте, я много обо всём этом думал и прорабатывал все возможные версии, чтобы гибель моего отца могла иметь хоть какое-то оправдание, если так, конечно, можно сказать… Однако всё свидетельствует, что произошла трагическая случайность. Редчайшее сочетание событий, которые ни одной спецслужбе не по силам организовать. Во всяком случае - не по человеческим силам.
Сталин ничего не стал отвечать, в зале воцарилась тишина. Неожиданно зазвучал загробный голос Тухачевского:
— Молодой человек говорит правду. Наркома Гурилёва отправляли через Архангельск первоначально на борту советского грузового парохода “Сухона”, который без груза следовал в составе обратного конвоя в Исландию. Для того чтобы попасть на Британские острова, наркома пересадили на эсминец, дожидавшийся конвоя возле острова Кильдин. Нарком бы благополучно добрался до места назначения, если б не недавний успех двух английских подлодок, потопивших возле норвежского Киркенеса гитлеровские транспорты. Эти две подлодки по договорённости с советским командованием базировались на нашей базе в Полярном. Немцы не отважились туда сунуться и потому решили отыграться в открытом море на одиноком эсминце, догонявшем конвой. Эсминец был атакован двумя “Юнкерсами”. От сброшенных торпед ему удалось увернуться, однако одна из бомб разорвалась возле рубки, в которой нарком Гурилёв с группой британских офицеров наблюдали за боем, и все они погибли от осколков. В последующем командир конвоя телеграфировал в Молотовск, чтобы за телом погибшего наркома прислали наш сторожевой корабль, однако возможностей забрать тело в тот момент не имелось. Поэтому наркома похоронили вместе с моряками в открытом море.
— Откуда вам это известно?— тихо спросил Сталин.
— От Орлова, начальника Морских сил РККА.
— Но ведь Орлова расстреляли в тридцать восьмом!— недовольно буркнул Сталин.
— Ему доложил начальник контрразведки Северного флота, погибший в сорок третьем.
— М-да…— произнёс Сталин после долгой паузы.— Судя по всему, это тот самый редкий случай, когда англичане сообщают нам правду.
И снова воцарилась тишина, где самым громким звуком было касание шахматной доски фланелевым донышком чёрной ладьи, которую Сталин приподнял, словно намереваясь сделать ход, однако тотчас же вернул на прежнее место.
Я понял, что начинаю сходить с ума от этого разговора.
— Прошу прощения,— не выдержав, обратился я сразу к обоим,— но что всё-таки происходит здесь? Как человек, расстрелянный в тридцать восьмом, может общаться с другим, погибшим в сорок третьем? И где мы находимся?
— Уж точно не на вашем свете,— усмехнулся Тухачевский, и по его лицу сразу же пробежала горькая гримаса.
Я догадывался, что запрошенный мной ответ будет примерно об этом самом, однако прямота, с которой он был произнесён, буквально меня раздавила.
— То есть мы все умерли - и встретились по ту сторону бытия?— единственное, что смог я выдавить из себя с превеликом трудом.
— Мы - умерли, а вот вы - пока нет,— равнодушно зевнув, ответил Сталин.— А что касается бытия… Вопрос бытия и нашего пребывания в нём, конечно,- ключевой в философии, так что вам, молодой человек, вероятно ещё представится возможность сказать в науке своё слово. Я вот, например, долгое время полагал, что бытие - это то, что человек в момент своей смерти оставляет навсегда, однако теперь, как видите, должен признаться, что был немного неправ. Ведь если это всё,— здесь он широко провёл рукой по воздуху, очерчивая впереди себя размашистый полукруг,— не есть бытие, то отчего тогда в этом небытии мы с маршалом Тухачевским застряли на непозволительно долгой срок?
— Я не знаю,— механически ответил я,— как, наверное, об этом не знает никто из людей, не познавших смерть. Единственная здесь зацепка - это религиозное представление о загробной жизни, в которой совершается воздаяние за прижизненные дела и поступки.
Сталин усмехнулся.
— Я ведь вот тоже точно так думал и ожидал после своей смерти чего угодно, от райских кущей до самых свирепых адских мук… А вот видите, что вышло - застрял между землёй и небом на пару с маршалом. Сидим вдвоём в парадной гостиной советской акционерной внешнеторговой компании “Динамо” и выясняем, действительно ли маршал участвовал в военном заговоре и готовил военный переворот, или же чекисты меня накрутили или даже умышленно ввели в заблуждение.
— И ваша шахматная партия с этим тоже как-то связана?— озвучил я неожиданно озарившую меня мысль.
— Разумеется,— с охотой откликнулся Тухачевский, при этом его голос, как показалось, стал звучать более естественно.— Товарищ Сталин считает, что если б не эта шахматная доска, то я бы давно схватил его за грудки, хотя это совершенно не так. Моим главным и самым горячим желанием является намерение как можно скорее отправиться туда, куда отправляются все, покидающие земной мир, и там, в тишине, дожидаться высшего суда.
— Но что же мешает вам это сделать?— воскликнул я.— Вы же были расстреляны!
— Да, расстрелян. Но поскольку я умер со словами “Да здравствует Сталин!”, то образовалась неразрешимая коллизия. Дело, по которому я был обвинён, пестрит нестыковками, свидетельствующими о том, что состряпали его наспех. Однако почва, на которой всходили обвинения в мой адрес, была подготовлена и удобрена давно, причём участвовали в этом самые различные люди. Вот мы и сделались на пару с товарищем Сталиным заложниками чужих ошибок и вынуждены теперь искать истину.