Вексель судьбы. Книга 2
Шрифт:
Я остановился, чтобы перевести дыхание, и взглянул на Тухачевского - тот сидел, понуро обхватив голову руками, и в его опущенных глазах, как мне показалось, блестели слёзы.
Сталин тоже долго молчал, неподвижно глядя куда-то впереди себя. Потом он глубоко вздохнул и произнёс:
— Я вижу, товарищ Гурилёв, что вы - хороший историк. Не напомните ли нам тогда - каков был конец этого Гейдриха?
— В сорок первом он был поставлен Гитлером во главе протектората Богемии и Моравии, а в сорок втором году - застрелен в Праге английскими агентами.
— Всё правильно ви говорите! Мавр сделал своё дело - мавр должен уйти, это понятно. Но меня всегда в этой истории удивляли две вещи: будто
Сталин закончил говорить, и мы тоже хранили молчание. Всё прояснялось, все нити сходились к единственно возможному результату.
— Мне кажется,— спустя какое-то время обратился я к Сталину,— что вы только что сделали отложенный накануне ход.
— Да, вы правы,— ответит тот, протягивая руку к доске и переставляя на ней ферзя.
И после этого, внимательно оглядев шахматную диспозицию, произнёс:
— Полагаю, у нас ничья. Проверьте, маршал.
Тухачевский окинул взглядом расположение шахматных фигур и, некоторое время подумав, согласился:
— Да, ничья. Сражаться дальше смысла нет.
Снова наступила полнейшая тишина, в которой самым громким звуком был перестук моих дореволюционных часов, в обычной обстановке совершенно неразличимый.
Молчание нарушил Сталин.
— Выходит, маршал, что мы во всём разобрались и наш с вами спор больше не имеет смысла. Вопрос о “военном заговоре” закрыт. Сейчас вы отсюда уйдёте, и отныне у вас будет свой путь под звёздами. Но прежде чем я увижу вас в последний раз, скажите - ведь всё-таки была генеральская фронда, в которой вас, желали вы того или нет, ваши друзья упорно выдвигали на главную роль? Скажите - чего всё же вы добивались? Ответьте только честно, это важно и для меня, и для вас.
Маршал поднял глаза, и его лицо приобрело выражение собранности.
— Я намеревался,— ответил он,— с чрезвычайно узким кругом самых ближайших и доверенных друзей арестовать Ворошилова [К.Е.Ворошилов (1881-1969) - народный комиссар обороны в 1934-1940 (май) гг. В руководстве РККА являлся главным антиподом Тухачевского, занимавшего перед арестом должность первого заместителя наркома обороны. По мнению многих историков, Сталин долгое время колебался, не решаясь сделать окончательный выбор в пользу одного из них], позволив ему застрелиться, чтобы сохранить честь. В случае, если бы Ворошилов отказался, я бы застрелил его лично.
— И это всё?— с нескрываемым изумлением переспросил Сталин.
— Да, это всё. Далее я намеревался встреться с вами, чтобы объяснить причины произошедшего и предложить свою кандидатуру в наркомы обороны. Если бы вы отказали мне в этом, то я бы немедленно застрелился в вашем кабинете.
— Зачем?
— Ворошилов в силу свой неспособности к руководству современной армией напрямую вёл СССР к военному поражению - чему я должен был противостоять всеми доступными способами! Вы же и сами это отлично понимали - иначе зачем вам было за тринадцать месяцев до нападения Германии смещать его с должности наркома?
Снова наступила тишина, которую подчёркивал и усиливал глухой перестук часового механизма.
— Можете мне больше не рассказывать о причинах вашей нелюбви к Ворошилову,— ответил наконец Сталин, тщательно подбирая слова.— В сорок первом мы кровью расплатились за ошибки и стратегическую близорукость Климентия. Не скрою - если бы не то германское досье, то я бы убрал его и Будённого со всей их конармейской шайкой пьяниц, баянистов и хвастунов не позже осени тридцать седьмого! Ваша фамилия, маршал, действительно находилась в списке из трёх кандидатур, отобранных для замены Ворошилова. Более того, я был готов вернуть весь компромат на вас обратно Ежову со всеми соответствующими для Ежова последствиями. Однако имелось одно “но”: вокруг вас плотным роем вились люди, открыто симпатизировавшие Троцкому, очень много людей таких было… Я был готов поверить вам, маршал, но я не мог, никак не мог верить тем людям! Они застрелили бы меня без вашего участия, а потом, за неимением равных фигур, провозгласили бы вас новым диктатором, который бы отныне зависел только от них и пел под их дуду. Понимаете?
— Понимаю. Можете верить, можете нет - но я им тоже не вполне доверял, поскольку с Троцким у меня оставались незакрытые счёты ещё со времён Гражданской. Смещение Ворошилова я намеревался провернуть с тремя-четырьмя друзьями, в преданности которых не сомневался. А что касается троцкистов в Красной Армии - да, почти все старшие офицеры были таковыми, поскольку в Гражданскую войну их выдвигал лично наркомвоенмор Троцкий и они не могли не сохранять ему верность. Значительную их часть по-любому следовало заменить выдвиженцами из молодых - ибо невозможно побеждать, имея в головах тактические схемы Гражданской с её условными фронтами и полупартизанской тактикой.
— Всё правильно говорите,— Сталин поднялся из-за стола и поправил френч.— Старые кадры подлежат обновлению, и чем скорее, тем лучше. Но сказав “А”, надо говорить и “Б”, маршал! Товарища Сталина, по-вашему, надлежало ведь точно так же заменить кем-то новым, зачем уж лукавить?
Тухачевский вслед за Сталиным тоже поднялся и замер, словно в строю. Было понятно, что он намеревается произнести что-то очень важное.
— Это не так,— ответил он спокойным и уверенным тоном.— Заменить можно было Иосифа Джугашвили, а вот Сталина - нет. Как бы к вам ни относиться, но в наши годы только вы один олицетворяли собой идею, которая, как воздух, была необходима стране, чтобы преодолеть пропасть слабости и неверия в себя. Можете не соглашаться, можете сколь угодно не верить, однако знайте: я говорю правду.
Тухачевский замолчал. Я стоял как вкопанный в тени колонны, не решаясь что-либо произнести и боясь пошевелиться.
Сталин бесшумно сделал несколько шагов и извлёк из бокового кармана френча знаменитую трубку, которую затем долго держал перед собой. Не имея, по-видимому, возможности здесь её раскурить, он молча вернул трубку на прежнее место. В этот же момент он поднял лицо и произнёс спокойно:
— Ступайте, маршал. Я ведь вижу - за вами уже пришли.
Мы оба оглянулись - и у входа увидели невысокого роста широкоплечего светловолосого человека с плотной аккуратной бородой в дорогом старинном облачении. На нём были тонкая льняная свита, украшенная галунами, с обшлагами из бархатного византийского аксамита, красные сафьяновые сапоги с лисьей выпушкой, а голову покрывала круглая соболья тафья с тульей золотого цвета. С плеч незнакомца ниспадал длинный корзень, расшитый золотым гасом, застёгнутый на правом плече искусной пряжкой, украшенной изумрудом. Шитьё пояса отливало серебром, а на плечах виднелись бармы с эмалевыми пластинами пронзительно небесного цвета.