Великая актриса. Роман о Саре Бернар
Шрифт:
– Они знают? – Я в ужасе замерла.
Мари весело глянула на меня:
– Сара, ты же не так наивна! Честно говоря, кто заподозрит в тебе такую неопытность, учитывая, чем занимаются наши матери или твоя мать, раз уж моя стала респектабельной матроной? Мужчины всегда знают. Они нюхом чуют.
– Чуют? Боже мой, что, если…
Моя подружка засмеялась:
– Я сказала – мужчины. Не матери. Не суетись. Уверена, твоя ch`ere maman не подозревает о рандеву с Полем. Если бы это было не так, ты бы уже знала. Ничто не приводит куртизанку
Меня это не успокоило. И не обрадовало. Я послала Полю записку, отменив наш уговор о встрече вечером, и в тревоге пошла домой. Жюли вела себя как обычно. В последнее время она вообще едва замечала мое присутствие – занималась увеличением квартиры, сносила стены для расширения пространства. Розина обзавелась новым поклонником, который, очевидно, с большой щедростью распоряжался своим богатством. В одной половине квартиры все было перевернуто вверх дном, стояли леса, полы накрыли брезентом. Регина ходила по комнатам и ругалась на рабочих, а Жанна жаловалась, что у нее от обойного клея липкие подошвы. В такой обстановке несколько ночей в неделю, которые я проводила «у подружки», оставались незамеченными.
Я вошла в свою спальню и отколола шляпку, спина болела от тяжести сумки. Внезапно на пороге появилась Жюли.
– Могу я поинтересоваться, где ты была? – спросила она подчеркнуто ледяным тоном.
Я начала вынимать из сумки вещи:
– На занятиях по этикету…
– Ложь! – Она так быстро подошла ко мне, что я не успела уклониться и получила удар; в висках застучало, и я отшатнулась от нее, но тут услышала: – Я точно знаю, где ты была. После всего, через что мне пришлось пройти по твоей милости: унижение, поношение меня и Розины перед нашими поклонниками, нашими друзьями… Потом Морни помогает тебе поступить в самое престижное учебное заведение по драматическому искусству, и чем ты там занимаешься? Играешь в шлюху!
Я подняла на нее глаза:
– Он мне не платит.
– Значит, ты дура. Очень скоро, когда он заделает тебе ребенка, плата потребуется. Те, кто не платит, просто исчезают. Так всегда бывает.
Я предпочла не сообщать ей, что мы предусмотрели это потенциальное затруднение: по нашему взаимному согласию Поль не изливался в меня. Вместо этого, когда Жюли отвернулась, я сказала:
– Может быть, они бросают вас. Но не меня.
У нее застыли плечи.
– Молись лучше, чтобы твои учителя и дальше ставили тебе такие высокие оценки, будто считают тебя вторым воплощением самой Рашель. Потому что, когда ты закончишь обучение, я не дам тебе больше ни су, независимо от того, наймут тебя на работу или нет. Как только учеба закончится, ты будешь предоставлена самой себе. Тогда мы посмотрим, кто кому платит.
Жюли вышла и так сердито хлопнула дверью, что где-то в квартире опрокинулась стремянка.
Издав яростный рык, я отшвырнула сумку, из нее высыпались книги. Они упали на пол, вспорхнули перечерканные страницы, а я опустилась на кровать и закрыла лицо ладонями. Высокие оценки, да уж! Мне нужно достичь большего.
Теперь меня мог спасти только контракт с «Комеди Франсез».
Глава 3
Я сообщила Полю, что нам придется разорвать нашу связь. Он был безутешен, бормотал, что любит и готов ради меня на все. Увы, но я ничего от него не хотела.
– В прошлом году я заняла только второе место в комедии и получила почетное упоминание за трагедию. В этом мы заканчиваем учебу. Я должна быть первой в обоих жанрах, чтобы добиться контракта с «Комеди». Мне очень много нужно выучить, а времени осталось совсем мало.
– Разве Морни не обеспечит тебе контракт?! – со слезами на глазах завопил Поль. – Почему ты должна меня бросать?
Я погасила вспышку ярости:
– Поль, пожалуйста. Мы не Ромео и Джульетта. И я не хочу, чтобы Морни мне что-то обеспечивал. Я хочу получить контракт собственными силами.
Поль был крайне несчастен и избегал меня не одну неделю, тогда как другие мальчики стали проявлять настойчивость: так часто приглашали на кофе с булочками, что я могла бы жить щедротами своих ухажеров, но я всем отказывала. Если я не училась, то спала. Не опаздывала на занятия и терпеливо сносила даже этого хлыща, учившего нас держать осанку, с его кнутом, которым он хлестал меня по плечам…
– Прямо, мадемуазель. Скользите. Вы королева при дворе, а не кляча, которая тянет тележку молочника.
На протяжении оставшегося до последнего экзамена месяца я готовилась без передышки. Прово дал мне разучивать две сложные сцены – в них я могла показать себя с разных сторон, – но сам вдруг тяжело заболел. Его место занял Сансон. Он заявил, что монологи из «Заиры» и «Ученых женщин» Мольера не мое амплуа, и заменил их на сцены из пьес Делавиня «Дочь Сида» и «Школа стариков». Длинные витиеватые строки этих пьес подходили мне еще меньше, но мой новый наставник стоял на своем. К тому же он был одним из тех, кого назначили принимать экзамен. Я не могла его ослушаться.
Потом Розина заявила, что мне нужно сделать новую прическу для «Призового дня» – эвфемизм, которым она описала неделю экзаменационной порки, – и произошло это утром в день выступления. Парикмахер долго возился с моими неуправляемыми волосами, приговаривая: «Она выглядит как гаремная рабыня», – и использовал целый арсенал горячих утюжков и расчесок, чтобы согнуть мои космы в толстые спиральные локоны. Жирная помада для укладки взвивавшихся пеной волос испачкала мое новое платье. Когда я прибыла в экзаменационный зал, потная и растрепанная, то выглядела той самой гаремной рабыней, только едва не утонувшей при потопе.
Стоя перед жюри – Сансоном, Бовалле, размахивавшей лорнетом мадам Натали и еще двумя актерами из «Комеди», – я прочла сцену из «Дочери Сида», в горле комом стояли слезы. Я не нагнетала драматизм. Комедийная сцена вышла подлинной комедией, но не из-за моего выступления. Помада высохла и потрескалась, волосы вырвались на волю из заточения и встали дыбом, как будто меня наэлектризовали. Только гордость не позволяла мне сдаться. Мадам Натали поджала губы, Бовалле имел возмущенный вид, Сансон сиял зловещим оскалом.