Великая актриса. Роман о Саре Бернар
Шрифт:
– Иди сюда.
Он замер:
– Нет, сегодня я буду спать на полу.
Я похлопала рукой по соломенному тюфяку и отодвинулась к стене, ощутив спиной ее холодную влажность.
– Не будешь. Поставь тарелку и ложись в постель. Тут зябко. Я требую. И задуй лампу, пока мы не задохнулись от дыма.
Выполняя мои распоряжения, Поль двигался рывками, будто потерял контроль над своим телом. Когда он втиснулся на кровать, напряженный, как готовая лопнуть струна, и завозился с одеялом, чтобы накрыться, я положила руку ему на грудь и почувствовала, как быстро колотится у него
– Это какие-то конные скачки, – прошептала я и провела пальцами ниже, не уверенная в том, что делаю, но, услышав, как Поль задержал дыхание, сообразила: идея правильная.
Он остановил мою руку, прежде чем я дотянулась до мошонки.
– Нет. Ты… ты будешь жалеть об этом. Я никто, сын лавочника. У моей семьи нет ни титула, ни богатств.
– У моей тоже. – Я склонилась над ним, чтобы прикоснуться губами к его губам.
На них остался вкус сыра. Это было приятно. Сыр и хлеб, и его торопливая горячность, которая, как он ни пытался сдержать ее, набирала силу. Когда он засунул мне в рот язык, я отшатнулась и шепнула:
– Не спеши. Помни, я не такая, как Мари.
Поль, задыхаясь, произнес:
– Сара, ты для меня богиня.
Я едва не рассмеялась, но сдержала себя, смех был бы неуместным. Мы ощупывали друг друга и целовались, делали все те странные вещи, которые совершают новички в любви. Одежду мы не снимали, лишь приоткрывали тела, ощущая холод на коже, подбираясь к местам, о которых Поль так много думал.
Когда он нерешительно, будто я могла рассыпаться, вошел в меня, держа вес тела на руках и закрыв глаза, его лицо омыло выражение такого блаженства, словно он вступал в настоящий рай. Я ощутила резкую боль, более сильную, чем ожидала. Сжала зубы, побуждая его продолжать, – ну, это казалось единственно верным.
Все закончилось довольно быстро. Я даже удивилась, насколько быстро. Поль выгнулся и застонал, вскрикнул и излился теплом на мое бедро. Потом скатился с меня и упал на спину вверх лицом, тяжело дыша, как будто только что взобрался на гору.
Мы лежали молча, потом я услышала его шепот:
– Сара… Я… Кажется, я люблю тебя.
Глава 2
Вот, значит, что вызвало столько суеты, ради чего рушились королевства, во имя чего императоры бросали своих жен, для воспевания чего бесчисленные поэты извели океаны чернил.
Какой абсурд! Не то чтобы мне не понравилось. Можно придумать и более неприятные способы провести вечер, но это было совсем не то, что я себе представляла. Определенно, близость с мужчиной для меня не шла ни в какое сравнение с лихорадочной страстью к заучиванию ролей, которые я надеялась когда-нибудь исполнить на сцене.
Поль же был одурманен. Он предлагал жениться на мне, хотя я заверила его, что меня полностью устраивают наши отношения такими, какие они есть. Ему это не понравилось. Поль считал, раз я отдала ему свою девственность – мне пришлось замывать пятна на белье в общей уборной в коридоре, – мы должны идти в церковь и давать обеты. Поль беспокоился о моей репутации, хотя в то же время готов был и дальше спать со мной, когда я на это соглашалась, а это случалось реже, чем ему хотелось, так как я не могла отсутствовать дома каждую ночь.
Едва ли это изменило меня, но я была поражена неожиданным открытием: после всех моих возмущенных приговоров, вынесенных матери, и стойкого нежелания быть хоть в чем-то на нее похожей тот самый презираемый мной акт свелся к мимолетному слиянию плоти и ничуть не походил на насилие или унижение, каким я себе его представляла. Единственным отличием, решила я, было то, что в ее случае мужчина хорошо платил за старания. Сумма, если учесть отсутствие социального статуса состоящей в браке, была, вероятно, больше той, что получают многие замужние дамы за свои труды.
И тем не менее перемены во мне произошли, хотя я не сразу это заметила: разбуженная чувственность просочилась в мою личность, окрасила голос, жесты, так что окружающие стали воспринимать меня иначе. Однажды, после очередного чтения из «Заиры», той самой роли, которой я когда-то снискала крайнее неудовольствие Прово, он буркнул:
– Это было неплохо. Не хорошо, заметьте, и ни по каким параметрам не подходит для демонстрации на сцене, но лучше. Для вас.
Из уст Прово фраза прозвучала как высокая похвала. Я готова была обнять этого грубияна.
А потом я заметила, что другие консерваторские мальчики – для меня они оставались мальчиками, хотя для всех остальных были молодыми людьми – поглядывают на меня, когда я лечу по коридору с набитой до отказа сумкой, с вырвавшимися из-под скреплявших узел шпилек непослушными прядями волос и с перепачканными шоколадом губами: я ела дешевые конфеты, чтобы заглушить голод и сэкономить.
– На что они так таращатся? – спросила я Мари.
Я отыскала ее, как только смогла. Подошла к ней однажды вечером после занятий по этикету, которые вел женоподобный пережиток Второй империи, весь в кружевных оборках и с подкрашенными губами. Мари обрадовалась и поцеловала меня в щеку, будто мы только вчера покинули Граншан. Когда я поддразнила ее тем, что она держит дистанцию, Мари пожала плечами:
– Не хотела навязываться. Все тут, похоже, так очарованы тобой, а я… Ну, никто не считает, что я стану великой актрисой.
– Обо мне тоже никто такого не думает. Мы подруги. Ты не писала мне. Могла бы, по крайней мере, сообщить, что приехала в Париж, не говоря уже о том, что учишься здесь.
– Во Фландрии было скучно, – отозвалась она. – Мать из кожи вон лезла, стремясь доказать всем, какая она хорошая жена, и кажется, с легким сердцем согласилась, чтобы я поехала сюда и попытала счастья.
На мой взгляд, дела у Мари шли неплохо. Она была уверена в себе, и это привлекало к ней всех, даже девушек-соперниц. Благодаря дружбе с Мари и у меня появилось больше приятелей, по крайней мере до сих пор мне так казалось.
– Они пожирают меня глазами, как волки, – проворчала я. – Не пора ли начать кидаться в них камнями, чтобы отогнать?
– Брось в них вместо камней Поля Пореля, – предложила Мари и показала язык.
Мы шли мимо нескольких мальчиков, и те смело ответили ей, чмокнув губами, как при поцелуе; она вильнула задом, подчеркнуто округлым из-за турнюра.