Великая и ужасная красота
Шрифт:
Но я не знала. Я полностью зависела от нее.
Зависела ли?
Цирцея, Сара Риз-Тоом, бывшая ученица школы Спенс, выпуск 1871 года… Девушка с фотографии, снятой со стены, но по-прежнему где-то хранившейся. И теперь найти эту фотографию значило не просто удовлетворить любопытство. Это стало необходимостью, моим единственным средством отыскать ее до того, как она отыщет меня.
ГЛАВА 31
К утру проявляются последствия ночных экспериментов с силой и магией. Лица у всех нас отекшие и бледные, губы потрескались. В голове у меня клубится туман, и я чувствую себя
Мадемуазель Лефарж решает обыграть мою задержку. Поскольку я теперь стала удостоенной особой награды ученицей, блестящим примером ее великолепного педагогического искусства, она обращается ко мне веселым тоном:
— Bonjour, Mademoiselle Doyle. Quelle heure est-il? [17]
Я знаю, как нужно ответить. Слова вертятся на кончике языка. Полагаю, я хотела сказать что-то насчет погоды. Если бы только во мне осталось достаточно магии, чтобы пересидеть этот урок… Но, как ни грустно, я оказалась предоставлена самой себе, и мне приходится довольствоваться собственными скудными знаниями.
17
Здравствуйте, мисс Дойл. Сколько сейчас времени? (фр.).
— Э… погода…
Черт побери! Как по-французски называется дождь? Le rain? La rain? Он мужского рода или женского? Впрочем, дождь — настолько надоедливая и скучная вещь, что он просто обязан быть мужского рода.
— Le weather est le rainy, [18] — сообщаю я, смешав английский и французский, хотя «le» должно придать предложению все-таки более французское звучание.
Девушки хихикают, и это лишь подтверждает предположение мадемуазель Лефарж, что я решила подшутить над ней.
18
Погода дождливый (фр.).
— Мадемуазель Дойл, это безобразие! Всего два дня назад вы проявили себя как образцовая ученица. А теперь вы так дерзко насмехаетесь надо мной? Возможно, вам будет лучше перейти в класс к восьмилетним девочкам.
Она поворачивается ко мне спиной, и на весь остаток урока я перестаю для нее существовать.
Миссис Найтуинг замечает нашу бледность. Она заставляет нас отправиться на прогулку в сад, предполагая, что свежий прохладный воздух заставит расцвести розы на наших щеках. Я пользуюсь возможностью и рассказываю подругам о столкновении с Бригид прошедшей ночью.
— Так значит, Цирцея — это Сара Риз-Тоом? И она жива! — Фелисити недоверчиво качает головой.
— Мы должны разыскать ту фотографию, — говорю я.
— Точно. Скажем миссис Найтуинг, что ищем потерянную перчатку. Она позволит нам рыться тут и там. И мы обыщем все комнаты одну за другой, — предлагает Энн.
Пиппа стонет.
— Да нам понадобится целый год!
— Мы можем поделить между собой этажи, и каждая станет искать на своем, — говорю я.
Пиппа смотрит на меня большими
— А надо ли?
Я подталкиваю ее к школе.
— Надо.
Спустя час усердных поисков я так ничего и не нахожу. Я столько раз прошла туда-сюда по третьему этажу, что мне кажется, ковер в коридоре истерся под моими ногами. Я со вздохом останавливаюсь перед фотографиями, которые благополучно остаются висеть на стене, и мне хочется, чтобы они заговорили, подсказали, где найти тот снимок, что отсутствует в их ряду. Но леди на фотографиях не делают мне такого одолжения.
Мое внимание снова привлекает снимок 1872 года, тот самый, поверхность которого странно сморщилась. Я осторожно снимаю его со стены и переворачиваю. Задняя часть фотографии выглядит гладкой, ничуть не испорченной. Я опять поворачиваю ее — по ней бегут морщины. Но разве такое может быть? Если, конечно, это вообще не какая-то другая фотография…
Я торопливо тяну за углы снимка, как бы поднимая ковер. В той же раме под снимком семьдесят второго года скрывается другой. У меня звенит в ушах. Восемь девушек-выпускниц сидят группой на лужайке. На заднем плане виднеются очертания школы Спенс, тут ошибиться невозможно. А внизу красивыми буквами написано: «Выпуск 1871 года». Я нашла их! Имена подписаны в нижней части чьей-то неуверенной рукой.
«Слева направо: Милисента Дженкинс, Сюзанна Мериуэттер, Анна Нельсон, Сара Риз-Тоом…»
У меня нервно дернулась голова. Пальцы сами собой касаются изображения Сары. Она повернула голову в тот момент, когда сработал затвор фотокамеры, и на снимке остался лишь ее размытый профиль, который трудно хорошенько рассмотреть. Я прищурилась, но это не слишком помогло.
А мои пальцы уже двигаются к девушке, сидящей рядом с Сарой. Во рту мгновенно пересыхает. Девушка смотрит прямо в объектив широко раскрытыми, внимательными глазами… глазами, которые я знаю всю свою жизнь. Я ищу ее имя, хотя и знаю уже, что найду, что это она, бросившая подругу погибать в огне задолго до того, как я появилась на свет. Мэри Доуд.
Девушка, смотревшая на меня с фотографии выпуска 1871 года, Мэри Доуд… была моей матерью.
ГЛАВА 32
Я дождалась, пока все отправились ужинать, и сбежала в свою спальню. В надвигающейся темноте все понемногу теряет краски и очертания. От вещей остаются только силуэты. Все обнажается, раскрывая свою сущность. Но я готова к этому. Закрыв глаза, я воображаю дверь света. Знакомое биение пробегает по венам, и я шагаю сквозь дверь — одна проникаю в иной мир, в сад, где нежно пахнущие лепестки падают вокруг, словно пепел.
— Матушка… — зову я, и собственный голос звучит у меня в ушах незнакомо и напряженно.
Дует мягкий ветер. И вместе с ним меня обливает, как дождь, знакомый аромат розовой воды. Она приближается.
— Найди меня, если сможешь, — говорит матушка, улыбаясь.
Но я не могу улыбнуться в ответ. Я даже не хочу смотреть на нее.
— Что случилось?
Моя матушка — совсем не тот человек, за которого я ее принимала. Я на самом деле никогда не знала ее. Она — Мэри Доуд. Лгунья и ведьма. Убийца.
— Ты — Мэри Доуд!
Ее улыбка гаснет.
— Ты знаешь…
Какая-то часть меня продолжает цепляться за надежду — вдруг я ошиблась, вдруг она сейчас рассмеется и скажет, что это всего лишь нелепая глупость, объяснит все… Правда ударяет меня, как молния.