Великая игра

Некрасова Наталья

— Призовите моего старшего сына в зал малых приемов. Призовите отца Маарана и служителей его храма. Пусть ждет окончания нашей беседы с сыном. И третий мой приказ — да не осмелится никто подслушивать.

Шестеро переглянулись. Они явно ждали иных повелений. Один почтительно кашлянул.

— Не желает ли государь, чтобы мы усилили стражу у Золотых Врат Солнечной Обители?

— Зачем? Разве кто-то осмелится покуситься на мою священную особу?

Говоривший снова поклонился.

— Ходят слухи, что хэтан-ару…

— Довольно! — с непритворным гневом ответил анна-ару. — Это мой сын. А Солнце покарает любого, кто посмеет умышлять против меня!

Шестеро подождали еще немного, но государь уже пустился

в обратный путь длиной ровно в тридцать три шага, и никто более не посмел его тревожить.

«А стражу они все равно призовут. Так что монахи отца Маарана будут весьма кстати».

В зале малых приемов все было куда как спокойнее, чем в Тронном — Солнечном — зале. Стены были обшиты темным резным деревом, на полу раскинулся изумрудно-зеленый ковер, а вдоль стен стояли бронзовые курильницы и светильники. Анна-ару встретил сына стоя. Керниен упал было ниц, как в таком случае следовало поступить согласно этикету, но владыка быстро шагнул к нему и обнял.

— Сядь, сын.

Керниен хотел опуститься на пол, на зеленый ковер.

— Нет. Сюда.

Керниен отшатнулся. Вот оно. Донесли. Он помотал головой.

— Государь, я не…

— Я знаю. Твой отец не слеп. К тому же мне постарались рассказать все.

Керниен опустил голову.

— Я хочу поговорить с тобой. Они ждут, что я прикажу схватить тебя или что ты попытаешься на меня напасть. Тебе не намекали, что мне уже пора оставить Солнечный Престол?

— Да, отец…

— Ну, вот. Ладно, не хочешь на мой трон, сядь на ковер. Вот и хорошо. А я буду ходить. — Король скинул тяжелый шелковый гиббе 5 . — Керниен, я вижу, чего ты хочешь. И я верю, что ты сможешь. Я слишком стар, труслив, я привык к спокойной жизни. Я не могу бороться. И не хочу. Я хочу покоя и свободы. Я хочу удалиться в тихое поместье, где мог бы писать стихи, наслаждаться обществом поэтов и музыкантов и прекрасных женщин… Сын мой, ты прав в своих стремлениях. Потому я намерен уступить тебе власть. Я так хочу.

5

Гиббе — широкий распашной кафтан с широкими же рукавами длиной до запястья.

Принц поднял ошеломленный взгляд.

— Я… мне?

— Ты хочешь сказать, что еще маленький и не умеешь драться?

Государь сел в кресло. Керниен медленно шагнул к отцу, упал на колени и зарылся лицом в складки шелкового отцова одеяния. Плечи его вздрагивали.

— Отец… ты велик. Я люблю тебя, отец… Прости меня, — быстро и тихо всхлипывал он.

— Ты принял дары Посланника? — вдруг спросил государь.

— Нет, — мгновенно подобрался Керниен.

— Почему?

Принц помолчал.

— Не знаю. Как тебе тяжела власть, так и они мне тяжелы. Наверное, так. — Он помолчал, затем поднял взгляд на отца. — Он обещал великую Силу. Такую, с которой я мог бы одним мановением руки обращать в бегство войска, сокрушать стены и врата городов. Это так заманчиво — взять эту Силу, — Керниен стиснул кулак, словно сжимал в руке эту самую силу, — и обратить ее ко благу, стать великим, всемогущим, справедливым владыкой, под рукой которого каждый будет процветать…

— И почему же ты отказался?

— Ты меня осуждаешь, отец?

— Я спрашиваю, — в голосе анна-ару послышались властные нотки. Керниен чуть съежился.

— Я испугался себя, — сказал он после долгого молчания. — Я не знаю, что есть на самом деле благо. Это — удел Солнца. Меня учили с детства, что дурно убивать, желать чужого, неволить других. Но как же можно быть властителем и не совершать этого? Человек обречен нарушать эти заповеди. А если он не будет ничего делать, чтобы, не дай Солнце, не нарушить чего, то опять же не лучше. Равнодушно взирать

на несправедливость — тоже грех, тем более для правителя. Может, потому власть и разделилась на военную и священную. — Керниен с робостью посмотрел на отца — не оскорбил ли? — Но какая бы ни была власть, все плохо выходит. Нет человека, который был бы совершенно чист от зла. И никому нельзя дать божественную силу. Ведь даже если тогда человек сможет вершить великие добрые дела, то и злые его дела тоже станут великими. Меня так учили. — Он снова посмотрел на отца, словно ожидая подтверждения. Но анна-ару молчал. — Я — воин. Я не смогу всегда поступать справедливо. Неужто не ошибусь ни разу? Неужто сочту себя равным Солнцу Всетворящему? Не сотворю ли неправедного в гордыне своей? А несправедливый государь нарушает Правду земли и губит ее. Я боюсь погубить Ханатту. — Он помолчал. — И еще… Я ведь, как и ты, как все предки до нас, приносил клятву самому Солнцу, как же я могу теперь принести Ему иную клятву — через Его Посланника, если первая еще не свершена? Она ведь на всю жизнь дается. И если я от нее отступлю — нарушу Правду земли.

Государь покачал головой.

— Но ты все же принял его помощь, и не знаю, ко благу ли это. Хорошо ли, что за нас сейчас будут сражаться боги? Помнишь легенды о битвах богов? Тогда гибли целые земли и воды восставали, смывая все живое. Сейчас времена иные, и не хотелось бы мне, чтобы на землях смертных воевали боги. Мы погибнем под их ногами. Опасно призывать их мощь. Мне тревожно. Будь осторожен, сын.

Когда принц вышел из зала малых приемов, стража уже стояла наготове, но государь появился вместе с сыном и шел, опираясь на его плечо. А монахи Королевского храма окружили их плотным кольцом, вытянув вперед руки с открытыми ладонями, в которых вдруг заплясали алые язычки пламени…

Начальник стражи колебался недолго и упал на колено прижав к сердцу кулак.

— Слава государю! Слава хэтану-ару!

Стражники, помедлив, подхватили клич.

Из харадских «Хроник Тринадцатилетней войны»

«…В шестой месяц двести первого Года Змея, в правление государя Анхир-анны-ару Благословенное Солнце в Керанане было явлено знамение. Государь, устав от бремени правления, пожелал передать власть достойнейшему. Князья и хэтаннайн-айя, верховные жрецы шести главных храмов, настаивали на том, чтобы государь, следуя древнему закону, передал власть не сыну, но одному из „первых родичей“ — из государевой родни второго и третьего колена, как по мужской, так и по женской линии. А были среди них хэтан-айя Техменару из храма Всадника Батта, что в княжестве Симма, и двоюродный брат государя князь Эрханна, и брат его матери старый князь Дулун-анна с сыновьями и дочерью-воительницей Тисмани, и многие другие.

А люди говорили — слетелось воронье терзать тело Ханатты.

И тогда вышел хэтан-айя Королевского храма, или Храма Солнечной Девы-Праматери, и заговорил, и голос его был слышен каждому так, словно говорил он только ему, и проникал он в сердце, возвышая дух благочестивых и устрашая сердца злонравных. И сказал он о явлении Посланника Солнца в храме Солнечной Девы-Праматери и о Мече. Так говорил он:

— Меч этот ниспослан тому, кто станет истинным государем и чья власть и слово будут благословенны перед Солнцем!

И тогда встал государь Анхир-анна-ару, и простер руку, и взял меч, и тот вспыхнул в руках его подобно лучу солнца. И сказал государь:

— Ныне слагаю я власть свою, — и в знак сего распустил волосы и срезал их мечом, и меч в его руке погас. — Пусть же возьмет этот меч тот, кто считает себя достойным принять вместе с ним власть в Ханатте! — И положил он меч на Солнечный Престол и отошел в сторону, встав рядом с отцом Маараном, и жрецы Девы-Праматери окружили его, а в руках их плясал огонь.