Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018
Шрифт:
Молодец, моя девочка, моя муза, моя любовь, моя судьба, самозабвенно расчувствовался он, но, естественно, промолчал, ибо был великим стратегом по части любви и знал, что надо держать язык за зубами, потому что ни одна крепость не сдаётся без планомерной осады. Он понимал это умом, но не сердцем, и его мучил краеугольный вопрос: «Почему она легла со мной в постель? Почему?» И боялся думать, что действительно по любви. В жизни так не бывает, страдал он, только в кино и только в сказках. Как он хотел, чтобы сказка оказалась былью.
— Но это же мировая сенсация! — Она сразу всё поняла. Она была хорошей журналисткой
Её аналитический аппарат превосходит даже мой аналитический аппарат, восхитился он до умиления и слегла прослезился. Она создана, чтобы делать политику и купаться в политике. Мы будем отличной парой, если не убьём друг друга в постели.
— Да, — сказал он, наполненный до краёв собственной благодарностью, — я дарю её тебе, — и незаметно сунул ей в ладонь флешку.
Дверь открылась, и они, держась за руки, как примерные дети, вошли внутрь. Кабина оказалась пустой. Феликс тут же решил воспользоваться ситуацией, но наткнулся на продуманную оборону, состоящую из локтей, предплечий и прижатого к груди подбородка. Он отступил и вопросительно уставился на неё.
— Но ведь мы же уже?.. — вопросительно сказал он.
— А ничего не было… — огорчила она его, поправляя прическу. — Ты, Фелюшенька, был мертвецки пьян.
— Не может быть, — удивился он. — То есть я могу быть мертвецки пьян, но шанса своего не упускаю.
— Это не тот случай, — снова огорошила она его.
— Ты меня разыгрываешь? — уточнил он.
— Нисколечко, — холодно ответила она.
Её игра губами стоила ему нескольких седых волос, испорченной печени и излившейся желчи, а лицо у него непроизвольно дёрнулось с правой стороны, словно у него началась невралгия троичного нерва.
— Тогда я ничего не понимаю, — отступил он и забыл, что лицо нужно контролировать во что бы то ни стало, словно это был последний редут, сдав который, не имело смысла жить.
— Я тоже ничего не понимаю, — согласилась она, глядя на него, как мадонна на неразумного дитятю.
Но ведь мадонны на то они и мадонны, чтобы быть любовницами в жизни, подумал Феликс:
— Так не бывает…
— И на старуху нисходит проруха, — призналась она беспечно, подув на свою волшебную чёлку. — Но!.. — и брови её взметнулись вверх.
— Иди ты знаешь куда! — разозлился он, потому что впервые попал с женщиной в неловкое положение.
Вот что значит спать с собратом по перу: слова не даёт сказать. Язычок у неё острый, как бритва.
— Упустил ты свой шанс, Фелюшенька, — подразнила она его и подула на свою шикарную чёлку.
— Не называй меня так, — попросил он почти что слёзно.
— А как тебя называть? — она посмотрела на него, широко распахнув глаза.
— Но ведь… — пропустил он мимо ушей шпильку, — ещё можно что-то исправить?
— Второй попытки, как в спорте, не бывает.
— Я не напьюсь, — скромно пообещал он.
— А стоит ли таких жертв? — спросила она и снова подула на свою шикарную чёлку.
— Конечно, стоит! — воскликнул он так, что она поморщилась, как при виде дохлой кошки.
На него словно столбняк напал. Он не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Всего-то делов, думал он так, как привык думать, но почему-то окончательно оробел. С такой продуманной обороной он ещё не встречался: Гринёва снова обвела его вокруг пальца, выскользнула,
— Я не могу принять твоего предложения, — сказала она и гордо протянула ему флешку.
— Почему? — спросил он упавшим голосом.
Всё, что он возводил с таким трудом, рушилось в одно мгновение. Сердце падало, как в скоростном лифте. Ему казалось, что он заслужил благосклонности.
— Потому что это то, что бывает в жизни один раз, — вдруг абсолютно серьёзно объяснила она.
Вот это принципы! — восхитился он и предложил:
— Давай поделим славу пополам. Всё равно тебе придется упомянуть меня как источник информации. К тому же надо будет объясняться с очень серьёзными людьми.
Он почему-то вспомнил мистера Билла Чишолма и подумал, что теперь им не по пути и что мистер Билл Чишолм обязательно предъявит претензии и что надо сделать всё, чтобы он их не предъявил.
— Я подумаю, — сказал она, загадочно блеснув улыбкой.
— А чего здесь думать?! — удивился он, полагая, что всё в жизни, за редким исключением, надо делать быстро, ибо обстоятельства в этой жизни быстро, если не мгновенно, меняются.
Переспи я с ней на самом деле, она бы не так пела, подумал он со странным ожесточением к самому себе, но не был уверен в собственных выводах.
— Боюсь, что на нас спустят всех собак, — сказала она небрежно.
И вмиг стала серьёзной — такой, какой она, должно быть, бывала в больших кабинетах, где сидели толстые, задастые дяди, правившие этим миром. А вся её напускная бравада — всего лишь защитная форма, чтобы выжить в суровой журналистской действительности. У Феликса не хватило слов: оказывается, такой, именно такой он любил её ещё больше всего. Однако, к своему ужасу, он понял, что это всего-навсего демонстрация пакта о ненападении, не дающего никакого преимущества. С другой стороны, надежда говорила, что половина дистанции пройдена, и он тут же подумал, что в очередной раз ошибся, ибо не видел финиша. Финиш был где-то за горизонтом, в далёком будущем, до которого надо было ещё топать и топать.
— Им будет не до нас, — заверил он её, хотя сам не был до конца уверен.
И вообще он даже себя не слышал, ему казалось, что вместо него говорит кто-то другой. Мстить будут, понял он, страшно и мерзко мстить. И проверил своё лицо. Оно было печально-кислым, таким кислым, словно он жевал шнурок от ботинок.
— Вот то-то и оно, — серьёзно сказала Гринёва, словно угадав его мысли, и стала ещё прекраснее и недоступнее.
Он так и не понял, уговорил её или нет. Кабина мягко дёрнулась, двери открылись, и в неё ввалилась компания, состоящая из Глеба Исакова, Норы Джонсон из «USA Today» и Александра Гольдфарбаха из журнала «Wired». Все навеселе, все на взводе, всех водой не разлей, все словно в мёде сахарные, а на деле волки волками — только бы урвать своё, только объегорить кого-нибудь и проехаться за чужой счёт. Почуяли сенсацию, понял Феликс. Сейчас пытать начнут всякими доступными и недоступными методами.