Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018
Шрифт:
— So what? [70]
— Хотели, чтобы я напечатал в нашей газете, — снова соврал Феликс, — а гонорар поделил поровну.
И так у него ловко вышло, что ему захотелось рассмеяться им в глаза и посмотреть, какие у них после этого будут рожи — особенно у Глеба Исакова. Вот кто тут же побежит доносить. Порой откровенная ложь доходчивей правды.
— Это не тайна! — очень серьёзно сказал Александр Гольдфарбах.
— Yes, it is no mystery, [71] — согласилась Нора Джонсон.
70
Ну и что? (англ.)
71
Да, это не
— Для кого как, — сказал Феликс, намекая на тот общеизвестный факт, что все сенсации имеют предварительную информацию, вектор которой можно нащупать. Но такое дано не каждому. Это высший пилотаж в журналистике, ибо тогда можно достаточно точно прогнозировать и прослыть умным малым. Такому малому живётся, словно сыру в масле.
— Они бы не стали тебя поить, — убеждённо сказал Александр Гольдфарбах. — Я их знаю.
Несомненно, он заподозрил, что Феликс соврал.
— А мы встречались в Европе. Эта был дружеский жест, старые долги. Они мне предложили сделку, я отказался.
— Why? [72] — с безнадежностью в голосе спросила Нора Джонсон.
— Мелко, — будничным голосом пояснил Феликс. — Через пару дней и так всё будет ясно. Тогда и начнётся настоящая работа.
Александр Гольдфарбах хлопнул себя по лбу, словно он прозрел:
— Я понял, на что ты нацелен.
— Да, я буду писать об ужасах и зверствах, чинимых русской армией, — просто и естественно ответил Феликс. — Такова линия нашей газеты «Единогласие», — заверил он их и даже самого себя.
72
Почему? (англ.)
По лицу Александра Гольдфарбаха промелькнуло разочарование. Он понял свою ошибку, забыв, должно быть, что та информация, которой он обладал, совсем не об этом. А ещё он плохо подготовился к этой вроде бы случайной встрече и не узнал, действительно ли Феликс Родионов был знаком с Джоном Кебичем и Виктором Бергамаско. Это был его прокол. Он надеялся обскакать русского на одном дыхании, которого не хватило, обмишурился он, где и как — ещё не понял, и ему нужно было время, чтобы сообразить, что делать дальше. А чтобы сообразить, ему нужно было залезть в компьютер и пошевелить мозгами. В общем, у Феликса появилась фора, и он понял это.
Нора Джонсон с беспокойством посмотрела на Александра Гольдфарбаха. Ясно было, что они не успели обговорить такой вариант развития событий.
От конфуза Александра Гольдфарбаха спас звонок мобильного телефона:
— Да? — с удивлением сказал он в трубку и вопросительно уставился на Феликса. — Ты уверен? — Он словно глядел сквозь Феликса, и надменная улыбка сходила с его лица, как дешёвая краска с забора.
— Абсолютно, — услышал Феликс, потому что связь была отличная, и голос был с характерным кавказским акцентом.
— Ну смотри… — как-то странно произнёс Александр Гольдфарбах и убрал телефон.
Теперь он был бледен, как покойник, даже бледнее Феликса.
Глеб Исаков, который абсолютно ничего не понял, снова подсуетился, и они неохотно выпили водку, которая больше напоминала сидр. Феликс на радостях даже закусил. По тому, как переглянулись Александр Гольдфарбах и Нора Джонсон, он почувствовал, что произошло что-то, имеющее непосредственное отношение именно к нему, Феликсу Родионову. И это «что-то» было не очень хорошее, даже, наверное, очень плохое, быть может, кардинально изменившее ситуацию. В гробовой тишине Исаков снова разлил водку. Выпили, и Норе Джонсон захотелось курить. Они отошли в сторонку.
— There's nothing there, [73] — услышал Феликс, у которого из-за Лоры Гринёвой до предела обострились все чувства.
— Are you sure? [74]
— More precisely does not happen. [75]
— Was he so clever? [76] — Она невольно оглянулась.
— God knows. [77]
— What do we do? [78]
73
Там ничего нет (англ.).
74
Это
75
Точнее не бывает (англ.).
76
Неужели он такой хитрый? (англ.)
77
Бог его знает (англ.).
78
Что будем делать? (англ.)
— I'll think of something. [79]
— Think fast, there's no time, [80] — нервно сказала она, и её гневливая морщинка стала похожа на трещину в коже.
— Do not worry, I'll do it, [81] — заверил он её.
— You feel good, — сказала она, — and I would be killed without hesitation. [82]
— Do not worry, dear, not so bad. [83]
79
Я что-нибудь придумаю (англ.).
80
Думай быстрее, у нас нет времени (англ.).
81
Не волнуйся, я всё сделаю (англ.).
82
Тебе хорошо, а меня убьют, не задумываясь (англ.).
83
Не волнуйся, дорогая, не всё так плохо (англ.).
— Mind you, with both of us will be asked to complete. [84]
— Carefully, he observes. [85]
Они вернулись к столу со злыми лицами. И вот тогда страх, который сидел где-то в подкорке, снова вылез, и Феликса охватила паника. Вдруг эти двое связаны с секретными службами, а я их дразню. Рано или поздно они докопаются до истины. Хорошо бы, это произошло после начала войны, когда меня здесь не будет. Как он глубоко ошибался.
84
Учти, с нас обоих спросят по полной (англ.).
85
Осторожно, он наблюдает (англ.).
Он так расстроился, что всю ночь то ли спал, то ли не спал, а под утро, когда всплыл из небытия, страх снова овладел им: что если Гольдфарбаха посетит озарение и он поймёт что к чему? При ухудшении ситуации компашка может упредить развитие событий — недаром у них в наперсниках человек с кавказским акцентом.
Но наступил рассвет, ничего не случилось, и Феликса чуть-чуть отпустило, но ненадолго. Утром он снова кусал пальцы и не знал, что ему делать. Впрочем, думал он, если мне так везёт в жизни, то почему бы ещё раз не смотаться за марочным «наркозом»? И силы были на исходе, и колени дрожали, и сон бежал из глаз, однако надо было что-то делать, а не оставаться в неподвижности. Лора Гринёва! Любовь и отчаяние! Золотое облако из рыжей чёлки и серебристого смеха растаяли, как наваждение. На ней можно было поставить жирный крест: вчера она, вихляя своим восхитительным задом и поводя туда-сюда угловатыми плечами, ушла с Глебом Исаковым. И Феликс с его опытом и с бесконечным везением понял, что ничего не понял в жизни, что запутался, как в трёх соснах, как глупый пингвин в сетях, как мотылёк, прилетевший на огонь. Обожгла ему крылья Гринёва окончательно и бесповоротно. Так обожгла, что при мысли о ней у него начинала болеть голова, а в паху поселялся кирпич. И думать было абсолютно не о чем, потому что всё было передумано, всё истёрто в порошок и посыпано пеплом.