Великая княжна Настасья
Шрифт:
***
Мокша
– Видишь, - выпрямившись, изогнула губы в холодной усмешке, - ты нам и не нужен вовсе. Можно вешать тебя на первом суку. Твои сынки всё и выложат. Могута, - повернулась Настя к дядьке, - вывези тихо Мокшу в лес, да привяжи к дереву, пусть им волки полакомятся, думаю, не побрезгуют, зимой им голодно, прибегут за щедрым угощением, долго ждать не придётся. Хотя...
– тонкий палец прижался к губам, словно Настасья раздумывала, - казнь на площади! Чтобы все видели, весь честной
Пробрало соглядатая - ведь не в бровь, а в глаз, точно догадалась Настасья. Свесил он голову на грудь:
– Смилуйся, княгиня, - голос его звучал глухо, - всё расскажу, только вели пощадить сыновей...
Не думал Мокша, что пигалица-княгиня так его напугать сможет, голоса не поднимая. Да только холод серых очей Настасьи, её жёсткие речи, никак не подходили кроткой внешности - будто сам Чернобог на него посмотрел, обещая нечеловеческие муки, коли он откажется всё рассказать.
– Это я после решу, - ответила княгиня, - а пока выкладывай, - и развернула уцелевшую грамотку, вчитываясь в письмена, - ну же?
– Одно послание Ярополку предназначено, ждёт князь вестей о тебе, хочет знать, как правишь городом.
– Вторая кому была?
Предатель замолчал, стиснув зубы, глаза его забегали, но рот всё же открыл:
– Гостомыслу...
– голос пленника невольно дрогнул под строгим взором Настасьи.
– Ой ли!
– перебил его Могута.
– Сдаётся, лукавишь ты. Верно ведь княгинюшка догадалась, с кочевниками снюхался, гад! Пёс плешивый!
Приоткрыв дверь, советник кликнул гридней. В кладовку занесли раскалённую кочергу, воевода поднёс её к лицу старшего сына, тот зажмурился, заскулив от страха.
– Стой, воевода, - в испуге вскрикнул Мокша, - не губи моё дитя!
– Говори, собачий сын, кому вести слал!
Кочерга медленно приближалась к глазу сидевшего, послышался запах палёных волос. Пуще прежнего поник Мокша, сдаваясь на волю судьбе.
– Всё скажу, убери! – взмолился он, - византийцу оно было, клянусь жизнью своих сыновей, в советниках у Илдея он ходит, кличут Лазарем.
– Как передаёшь вести? Невозможно подобраться близко к ставке незамеченным, бдят у хана дозорные день и ночь.
– На окраине леса стоит дерево, сухое, молнией разбитое, в его дупле оставляю грамотки, - Мокша лепетал, от страха язык едва ворочался.
– Что в письмеце том было?
– Обсказал, что нового вы тут делаете, чтобы Вежу защитить, - предатель смотрел в серые глаза молчавшей княгини, не в силах отвести взор - словно в душу глядела повелительница.
– Их планы ведаешь?
– О том неизвестно мне, моё дело маленькое было - вести слать, не более того.
– Печенегам нас продал...
– голос Могуты звучал тихо и страшно, побелело лицо соглядатая от страха, проступили на лбу вздувшиеся вены. Воевода ступил к нему, без замаха, коротко ударив кулаком в грудь. Крик застрял в горле предателя, страшно исказилось его лицо, пока пытался он сделать хоть глоток воздуха.
– Что делать с ними, решай, Настенька, - Могута развернулся к молчавшей княгине.
– В поруб их (прим. автора - темница), пока нельзя допустить, чтобы люди узнали
– Да, Настенька, не подведут они, - кивнул Могута.
– Вот и славно, уведите предателей так, чтобы не углядели слуги. А мы с тобой отправим свои грамоты и Ярополку, и византийцу, - губы девушки изогнулись в предвкушающей усмешке.
– С утра возьми бересты, пойдём в поруб. Мокша сам напишет их, чтобы не прознали чужую руку.
С тем и покинула княгиня избу, Алёнка ждала её на крыльце. Поднявшись к себе, быстро улеглись спать. Завтра предстоит непростой день, не стала Настасья вдаваться в детали, оставив всё на утро, что отписал Мокша - всё разберут, а после решат, какой ответ отправить обоим адресатам.
Глава 19
Наутро в палаты зашёл Могута, с ним вместе принялись за письма.
Первое было для Ярополка:
«Челом бью, великий князь. Отстояли мы Вежу, отбили неприятеля, не потеряв ни одного воина. Да только княгиня всё лезла к воротам, будто разумеет в воинской науке. Насилу не дали ей помешать защитить город. Вводит она новые порядки, неразумные. Строит со своими приспешниками пороки, только нам они не надобны. Вели, великий князь, прислать посадника. Пусть от твоего имени владеет он Вежей, девице же надо за прялкой сидеть, нет у неё батюшкиной прозорливости, отдаст она город врагам на поругание».
И, если верить словам самого Мокши, то второе гласило:
«Возвели четыре порока, два малых на башнях поставили, два больших за главными воротами. Прибыли воины от Гостомысла, с ними и оружие».
– Как нам теперь быть? – хмуро спросил Могута.
А я молчала, что-то зудело на краю сознания, не давало покоя, но поймать всё время ускользающую мысль, не удавалось.
– Не печалься, - выдохнула в итоге, - вовремя мы весточки перехватили, сейчас сочиним новые, - я ласково улыбнулась воеводе, стараясь скрыть свою нервозность.
Взяв с собой бересты, прошли в низкий поруб, что наполовину уходил под землю. Располагался он за дружинной избой во дворе и представлял собой яму, глубиной метра три, сверху которой размещался сруб, надземная часть поруба. На дне виднелись две лавки и яма под отхожее место, глиняный пол был тщательно утрамбован. Убедившись, что рядом нет никого из многочисленной дворни, спустились к пленникам. Молча смотрели она нас, не пытаясь оправдаться.
Могута протянул бересту Мокше:
– Напишешь, что велят.
Мужчина подрагивающими руками взял писчие принадлежности и вопросительно поднял глаза на воеводу.
– Княгиня, какую весть отошлём хану? – обернулся ко мне Могута.
Писать, что не было подкрепления из Чернигова было неразумно, могли и дозорные хана видеть воинов, поля хорошо проглядывались. Я задумалась.
– Пиши так, прибыли дружинники Гостомысла, нового оружия князь не дал, будем покупать по весне… Значит, хан не знает о пороках?
– Нет, - прошептал Мокша, смирившись с судьбой, он больше и не пытался ничего скрыть или приврать.